Несмотря на жару, его плечи облегала кожаная куртка, в которой он чувствовал себя достаточно уютно. Из-под нее на футболке улыбалась девушка, а его светло-голубые джинсы были заправлены в сапожки из мягкой кожи.

«Конь» чешского завода — мотоцикл — вел себя под «всадником» послушно, не фыркал, и оба они производили впечатление одного целого.

Вдруг молодой человек напрягся. Явно что-то заметил…

Вот он опустил бинокль и задумался. Веселая усмешка скользнула по его губам, окаймленным светлыми усами и аккуратной бородкой.

Решение принято. Он расцепил руки и слегка тронул «поводья». Желая еще раз проверить себя, парень снова взял бинокль и поднес к глазам.

Главная улица рассекала М… на две половины. Продолжая шоссе, связующее городок с областным центром, она, словно притомившись от всяких загогулин и петель лесной дороги, вырывалась из-за Алиментной горы, как пуля из засады. Правда, в центре она расширялась, превращаясь в одиозную площадь с вышеупомянутыми зданиями и памятником. Кстати, о памятнике поговаривали, что его выгодно продали за валюту как цветной металл. Но денег администрация пока не получила, и поэтому монумент оставался на месте. Дальше, за площадью, улица снова сужалась и неслась вперед. Лишь за пределами городка распадалась на множество дорог, терявшихся в холмах и чащах.

Внимание одинокого «наездника» привлек «мерс» стального цвета, который был припаркован у ларька недалеко от площади. Три пассажира вышли из машины якобы за сигаретами, да так и торчали на свежем воздухе. Одного из них кликали Монахом.

Монах был когда-то православным. Крестился он на пике всеобщего возвращения к церкви, когда народ толпами нырял в реки на массовых крещениях. Вот и Монах вдруг ощутил себя великим грешником и после соответствующих обрядов стал ходить каяться по завершении каждого дела. В результате его покаяний один батюшка сошел с ума, а второй в муках, на которые, с одной стороны, обрекла его тайна исповеди, с другой — законопослушание гражданина, вынужден был это гражданство поменять. Иначе говоря, смылся от греха подальше. Монах, подобно Мартину Лютеру, от своих религиозных убеждений не отступил, просто перешел в какую-то жуткую секту, где его подвиги расценивались за жертвоприношения.

Второго из троицы звали Валерой. Ничего особенного о нем сказать нельзя, если не считать того, что он был классным водителем.

И, наконец, третий, Олежек. За глаза его звали Оленькой. Сей «юнга» обладал несколько голубоватым видом. В банде Еремы, среди людей, сидевших не по разу, имелось немало педерастов, однако парня, пусть и нежного обликом, побаивались. Чуть что, враз можно было схлопотать пулю или нож. Владел оружием он виртуозно. Как Олежек попал к Ереме, не знал никто.