Когда мы только начинали встречаться, я был корреспондентом, работал для телевизионных новостей.
Ее лицо быстро и страшно менялось. Как будто я ударил ее. Мне казалось, я вижу даже в полутьме, как она бледнеет. Стремительно сменяли друг друга растерянность, паника и, наконец, ярость. Сказать, что любимая смотрела на меня со злостью, с ненавистью — было бы неверно. Смертельная, не знающая преград ярость затравленного зверя потоками изливалась на меня из ее глаз, от ее сжатых губ.
— Так наша встреча не случайна. Ты искал меня. И вот для чего, — сказала она ровно, не повышая голоса. — Ты — журналист, — произнесла она с предельной гадливостью, — тебе нужна сенсация.
У меня перехватило дыхание: какой естественный, единственно возможный вывод, если учесть, сколько и что именно она знает на данный момент обо мне и о ситуации в целом.
Я даже не сразу осознал, что она перешла на английский — как будто желала подчеркнуть, что не намерена принимать от меня и такую малость, как общение на более удобном для нее языке.
Я решил отвечать тоже по-английски, чтобы ей не противоречить.
— Аля, любимая, — сказал я громко и торопливо, пока она еще слушала, — все не так! Я приехал за тобой, я искал тебя, как безумный. Эта чертова купюра мешала нам встретиться и до сих пор мешает сойтись. Ты видишь, что мы не можем подойти друг к другу ближе, чем на два шага?!
— Я не желаю подходить к тебе ближе, — отрезала любимая с прежней яростью.
— Мне не нужен этот полтинник. Я прошу тебя только об одном: порви его! Уничтожь его немедленно! Тогда посмотришь: все встанет на свои места.
— Прекрати паясничать! Забери то, за чем пришел. А я посмотрю, с какой скоростью ты после этого вновь исчезнешь из моей жизни.
Я чувствовал всю остроту ее страдания. Я понял, что есть только один способ помочь — взять у нее опасные деньги.