Дью кивнул:

— Я говорил, что в убийствах замешан кто-то еще. Мы полагаем, это Доуси.

— Сложно поверить, что у нас под носом действовала ячейка террористов. Почему никто не соизволил снять телефонную трубку и известить нас, что в городе террористы? — Во взгляде Циммера сквозило сомнение, но Дью знал, что на его содействие можно рассчитывать. Боб Циммер не станет рисковать безопасностью города.

— Нгуен был, что называется, в спячке, — пояснил Дью. — Просто еще один студент-иностранец. Они сидят тихо до поры до времени, а потом — бабах!.. Каким-то образом ему или его товарищам удалось завербовать Доуси.

— А какого черта «белый воротничок» связался с террористами? — спросил Митчелл.

— Мы пока не знаем, — ответил Дью. — Может, имел претензии к миру по поводу того, что приходилось вкалывать в офисе, а не загребать миллионы в НФЛ. Точно мы не знаем, да это и не важно. Возможно, Доуси известно что-то о бомбе, а мы не знаем о ней ничего. Он нам нужен, притом как можно скорее.

— Вот что я скажу, — начал Циммер. — Мне все это очень не нравится. Девять человек погибли, один из убийц на свободе, и где-то затаилась чертова бомба. Не могу отделаться от мысли, что ничего не произошло бы, сообщи вы вовремя, что следите за вьетнамцем!

— Мы отслеживали его связи. Мы рисковали и проиграли. Главное, чтобы больше никто не пострадал, Боб. Если хочешь спасти не один десяток жизней, доведи до сведения своих людей, с чем придется иметь дело. А теперь извини, мне нужно сделать пару звонков.

Дью вышел из залитой кровью квартиры, а за его спиной Боб Циммер скрежетал зубами от досады и разочарования.

70 Дорогой папочка

70

Дорогой папочка

В плече пульсировала глубокая, тянущая боль, отдавалась в заднице. Он загнивал изнутри, и дело принимало серьезный оборот.

Перри не представлял, сколько осталось до вылупления его собственных Треугольников. Те места, где они до сих пор сидели — середина спины, между лопатками, левое предплечье, левое яичко, — перестали болеть и чесаться. В мозгу слабо вспыхнула надежда, что они погибли, тихо умерли во сне, как любимый дедушка.

Черта с два!

Лучше бы все болело и чесалось. Места, где жили Треугольники, теперь просто онемели. Совершенно. Мелькнула мысль: «Местный наркоз». Неужели они наносят такой серьезный вред организму, что боль вывела бы его из строя? И поэтому снимают боль? Чтобы он и дальше выполнял свои важнейшие функции — кормил их и берег от Военных?

Перри передернуло. Он вспомнил черные щупальца, которые извивались под кожей Толстухи. Казалось, она не испытывала боли. Может, она ощущала такое же онемение? Возможно, анестезия длилась несколько дней. Самое ужасное, что он ни черта не знает об их «расписании».