– Кошки змей не любили. Поэтому, когда домовой пытался прогнать змею, он превращался в кошку.
– Черную? – Коса ленивой волной распадалась на пряди. По голове забегали мурашки, возвращая кровь занемевшим клеточкам.
– Что ты делаешь? – В голосе Макс Макса послышалась тревога.
– Волосы распускаю, голова очень болит. – Таня пятерней пошевелила свою гриву.
От этого простого движения воздух вокруг снова колыхнулся.
– А где Разоренов-то? – Таня быстро приходила в себя. Хватит стоять на месте, пора уже что-то делать!
– Щаз придет, – Макс Макс достал из кармана комок из тряпичных ленточек. – Ты представляешь, этот крендель в войну решил поиграть с местными привидениями. – Брезгливо поморщившись, он бросил тряпки на пол. – Чтобы нам веселее было.
– Зря снял, духи обидятся. – Ожич светил фонариком дальше по коридору.
– Нет никаких духов, кроме тебя! – снова стал заводиться Макс Макс.
– Они забрали Зернову. Они водили тебя по городу. – От напряжения Сарымай забывал вставлять свое любимое «однако».
– Это ты все подстроил! Договорился с Хазатовым…
– Тихо очень. Ромка не возвращается. – Для Сарымая возмущения Макс Мака были всего лишь внешним шумом. Назойливым, но безопасным.
Таня насторожилась. А ведь Олёнка не обязательно пошла обратно. Не слышно было, чтобы Кожина вставала. Да и в темноте она далеко не ушла бы. Так бы и сидела, рыдая, сопли рукавом вытирала. Ее просто в какой-то момент перестало быть слышно. Как будто она пропала…
– Может, он тоже наверх поднялся? – предположила она. Очень не хотелось верить в то, что они снова начали терять друг друга. Нет, только не это!
– Какое наверх, если он туда пошел? – Макс Макс вырвал у Ожича фонарик и посветил в темноту хода.
Как только свет перестал освещать Кудряшову и вокруг нее опять сомкнулась тьма, по ногам потянуло сквозняком. От навалившейся тревоги она начала переминаться с ноги на ногу, ожидая, что наступит… на что-то живое.
Сарымай присел, поднимая свои ленточки.
– Здесь кто-то есть, – прошептал он.
Кудряшова задержала дыхание.
– Хазатов? – прошептал Макс Макс, ощериваясь в злой ухмылке.