Когда стало понятным, что журналистика не сможет вернуть его, она ушла из газеты, намереваясь просто искать встречи с ним, чтобы поговорить, попросить прощения и умолить вытянуть из ямы пошлости. С огромным огорчением она узнала, что как раз в тот день, когда она уволилась, ее газета провела с ним пресс-конференцию по поводу вручения ему на Канском кинофестивале "Пальмовой ветви" за лучшую песню и музыку, написанные к кинофильму.

Она не хотела себе признаваться в том, почему выбрала специальность вагоновожатой, а на самом же деле дело обстояло так, что таким образом она надеялась встретить его на улице.

Такие надежды сбылись. Встреч было три. Но она ни разу не решилась подойти.

Однажды просто увидела гуляющим по улице. Остановила трамвай и, глухая к возмущению пассажиров, выскочила из кабины, но остановилась на первом же десятке шагов к нему: он был дорого и элегантно одет, а в его затянутой в тонкую и блестящую кожу перчатки руке был красивый букет живых цветов. Последняя деталь и остановила ее. Она поняла, или может быть придумала, что в этот момент он меньше всего ждет ее. Анна стояла и ревела в голос. Мимо проезжали машины, водители которых, за то, что она остановила трамвай в неположенном месте и сама стояла на проезжей части, осыпали ее отборной руганью, но и это обстоятельство не привлекло его внимания. Он и не думал смотреть в ее сторону.

Перед следующей встречей она узнала, что он большую часть года проводит в Германии, где у него есть собственный особняк, в Украину же приезжает, в основном, в пору, когда опадают каштаны (эту пору года очень любила Анна); работает в Америке; имеет немецкое гражданство. Газеты рассказывали о нем много, но самым важным было то, что он оставался неженатым, и на фотографиях с ним не было женщин. Анна сама никогда не мечтала выйти замуж, но этот факт в жизни "неудачника" почему-то добавлял ей надежд. На одном из снимков она заметила, что он продолжает носить ее перстенек, который она подарила ему в день расставания. Он носил его на мизинце левой руки.

Во второй раз она увидела его зимой. Был поздний вечер, падал мягкий ленивый снег. Анна возвращалась из дешевого кафе (на дорогие, или более пристойные, или достойные ее желаний, не позволяла тратиться мизерная зарплата) со своим очередным ухажером. Они шли по центральной улице города, проспекту Свободы, а точнее — она вела своего спутника, рассказывая ему о том, что могла когда-то позволить себе войти в любой из этих фешенебельных ресторанов, салонов, клубов, которые в изобилии теснились вдоль проспекта, освещая светом вывесок и витрин красивую улицу. Спутника же качало из стороны в сторону, и он старался рукой забраться ей под пальто, чтобы грубо сжать ее ягодицы. Они проходили как раз мимо одного из таких ресторанов, когда к парадному входу подъехал роскошный лимузин. Спутник Анны вдруг, оставив ее, поспешил к машине, открыл дверцу, и из салона, в красивом костюме, вышел он… Проходя мимо них, он сунул любовнику Анны какую-то бумажку и сразу скрылся в дверях ресторана. Она же хотела окликнуть его, но только смогла вдохнуть, и замолчала, устыдившись своего спутника, который с вульгарным хохотом рассматривал то, что ему только что вручили — в его грубых и хронически грязных руках была стодолларовая купюра. Анна, заметив ее, задохнулась от стыда, убежала домой, где проплакала в подушку всю ночь напролет. Она была уверена, что столь фантастически щедрые чаевые были даны не случайно.