— То, что в результате возрождения Диониса изменились циклы. — Он поставил стакан на стол. — Я не имею представления, насколько широко распространился этот феномен, существует ли он только здесь, в этой долине, или уже повсюду, но винограду полагается сейчас вянуть и возрождаться весной. — Он остановился, вперился на некоторое время невидящим взглядом в пространство, а затем снова принялся что-то писать в тетради. — Надо же, никогда не думал об этом раньше. Дионис и Шива.

— Что?

— Шива — индийский бог разрушения и возрождения. У Шивы с Дионисом есть много общего. Может быть, это один и тот же бог, только имена у него разные.

— Да кому это нужно? — сказал Кевин. — Ведь мы пришли к вам за помощью.

Пенелопа откашлялась. Когда она заговорила, ее голос звучал тише, чем прежде.

— А каким способом он умирает? — спросила она.

Холбрук посмотрел на нее.

— Он бывает разорван на части.

— О Боже!

— А возможно ли как-нибудь ускорить течение сезона? — предположил Кевин. — И раз он умрет, может быть, его фанаты…

— Как ты можешь так об этом говорить? — взорвалась Пенелопа. — Ведь это же Дион. Твой друг.

— Это не Дион, — ответил Кевин. — Дион мертв.

— Нет, он не умер. Он сидит в нем. И пытается выбраться.

Кевин покачал головой, смиряясь.

— К тому же это, наверное, не имеет никакого значения. Даже если мы его убьем, в следующем сезоне он все равно возродится.

— Но ведь он умрет. Вот что главное. Дионис, возможно, и возродится, но Дион нет. Если мы убьем его сейчас, мы убьем Диона.

Холбрук закрыл свою тетрадь.

— Вы правы. Вы оба правы. Диониса, как, впрочем, и всякого бога, убить вообще невозможно. Это можно проделать только с формой, в которую он облечен. В данном случае с телом Диона. Но если в течение тысячелетий он пребывал в спячке, то, видимо, его можно снова погрузить в это состояние.

— Как? — спросил Кевин.

— Пока не знаю. Но все эти столетия Дионис пребывал как бы в оболочке семени, которое ожидало пересадки в благодатную почву. И этой почвой оказался Дион. Если мы уничтожим эту оболочку, пройдут, возможно, века, прежде чем снова найдется подходящая форма.