И еще, вдобавок ко всей этой скуке, ее пейджер пищал трижды в течение каких-нибудь сорока пяти минут. Случалось, он, храня молчание, торчал в ее сумочке целыми неделями, но сегодня, во время этого сборища, где короткие паузы прерывались речами, казалось, с трудом прорывающимися сквозь душащие ораторов слезы, пейджер просто взбесился. После третьего сигнала ей надоели поворачивающиеся в ее сторону головы, и она выключила эту чертову штуковину. Она надеялась, что никто не перетрудился на пикнике, ни в какого малыша не угодила брошенная подкова. Но больше всего она надеялась, что там не появился муж Рози. Впрочем, она не верила, что он появится: не такой уж он дурак. В любом случае, кто бы ни звонил ей на пейджер, сначала он должен был звякнуть в «Д и С», а она оставила у себя в кабинете включенным автоответчик, так что сможет прослушать все послания перед тем как принять ванну. Это удобно во многих отношениях.

Она вышла из машины, заперла ее (даже в таком благополучном районе, как этот, осторожность не бывает излишней) и поднялась по ступенькам крыльца. Воспользовалась своей карточкой-ключом и чисто машинально утихомирила миип-миип-миип сигнализации. Сладкие лоскутки ее мечты (только женщина ее типа может быть любима и почитаема всеми фракциями все более раскалывающегося женского движения) по-прежнему вертелись у нее в голове.

— Привет всему дому! — крикнула она, идя по коридору.

Дом ответил ей тишиной, которую она и ожидала, и… если быть откровенной, на которую надеялась. Если хоть чуть-чуть повезет, в ее распоряжении могут оказаться часа два или даже три благословенной тишины до начала обычного вечернего хихиканья, шума душа, хлопанья дверями и женского кудахтанья.

Она пошла на кухню, раздумывая, не сгладит ли всю бестолковость этого дня неспешная ванна с бадусаном и прочими штучками. Потом остановилась и, нахмурившись, уставилась на дверь в свой кабинет. Дверь была распахнута.

— Черт возьми, — пробормотала она. — Черт бы вас побрал!

Если и существовало что-то, чего она терпеть не могла больше всего остального, — больше, чем мужиков, любящих пустить слезу, — то это когда вторгались в ее частные владения. У нее не было замка на двери в кабинет, поскольку она надеялась, что ее никогда не вынудят завести его. В конце концов, это был ее дом. Приходившие сюда девушки и женщины оставались здесь благодаря ее великодушию и с ее согласия. Ей нет нужды запирать эту дверь. Достаточно одного ее желания, чтобы они оставались снаружи, если их не приглашают внутрь.