Грегори опустился на колени, осторожно взял шкатулку и крышку, потом медленно поднялся, подошел к столу и поставил шкатулку. Очень аккуратно прикрыв ее обгоревшей крышкой, он сел на пол, привалился спиной к столу и вытянул ноги. Несмотря на позу и чуть измятый костюм, выглядел он весьма торжественно.

Он смотрел прямо на меня и вдруг прикусил губу до крови — я видел, как сверкнули его зубы, — а потом вскочил и бросился ко мне.

Его рывок был стремительным, как прыжок танцора в балете. Он споткнулся, но все же сумел схватить меня обеими руками за горло. Почувствовав, как пальцы впиваются в шею, я резко оторвал от себя его руки. Тогда он несколько раз ударил меня по лицу и стукнул коленом в живот. Он знал толк в драке. Несмотря на внешний лоск и несметное богатство, он прекрасно владел приемами восточных единоборств.

Под его атаками я невольно попятился, но скорее от неожиданности, чем от боли. А он с поразительной грацией чуть отступил и снова нанес мне удар в лицо — такой мощный, что я отлетел на несколько шагов.

Он приготовился к новому сокрушительному приему: выставил локоть и тут же резко распрямил, выбросив вперед руку и намереваясь отшвырнуть меня еще дальше. Однако я успел перехватить и вывернуть его руку так, что он с яростным рычанием рухнул на колени. Я заставил его распластаться на ковре и удерживал, придавив к полу ногой.

«Тебе не соперничать со мной в этом мире», — сказал я, отступая на шаг и протягивая ему руку.

Ни на секунду не сводя с меня взгляда, Грегори поднялся. Должен сказать, что, несмотря на поражение, он не утратил достоинства и готов был в любой момент взять реванш.

«Ладно, ты показал, на что способен, — сказал он. — Ты действительно не обычный человек. Ты совершеннее, сильнее, ты обладаешь такой же душой и разумом, как я. Ты хочешь поступать по справедливости и творить добро, вот только твое понимание добра и справедливости граничит с глупостью».

«У каждого есть свое, пусть и глупое, понимание добра и справедливости», — мягко заметил я.

Я присмирел, неуверенный и сомневающийся во всем. Я испытывал удовольствие от происходящего, и это удовольствие казалось мне грехом. Грехом казалась даже моя способность дышать.

Но почему? В чем я провинился? Я решил больше не вспоминать прошлое и тщательно отгонял видения, о которых уже говорил тебе: лицо Самуила, кипящий котел и многие другие.

«Пора покончить с этим, Азриэль», — сказал я себе.

Стоя посреди комнаты, я поклялся, что выясню все и не буду оглядываться назад.

«Тебе ведь польстили мои слова о том, что у тебя есть душа? — спросил Грегори. — Или ты испытал лишь облегчение, когда я признал, что в отличие от деда не вижу в тебе демона? Ведь он считает тебя демоном? И прогнал прочь, потому что у тебя нет души».