Постепенно до меня начало доходить, что спокойное выражение лица Рашели ни в коей мере не соответствовало ее состоянию. Это была маска, скрывавшая нестерпимые муки. Действие обезболивающих, которые Рашель принимала в Нью-Йорке, давно закончилось. Сердце ее билось совсем слабо.

Я взял ее ладони в свои.

Снова раздался звонок, и одновременно с ним послышался шум мотора, доносившийся из шахты лифта.

«Не обращай внимания. Они не смогут войти», — сказала Рашель, однако откинула в сторону покрывало и попыталась встать.

«Что ты хочешь?» — спросил я.

«Помоги мне подняться, — попросила она. — И подай атласный халат».

Я исполнил ее просьбу.

Она надела халат и встала, всем телом дрожа под тяжестью своего великолепного наряда.

Шум за дверью резко усилился.

«Ты уверена, что они не смогут войти?» — с тревогой спросил я.

Рашель посмотрела на меня испытующе.

«Надеюсь, ты не боишься?»

«Нисколько, — ответил я. — Но я не хочу, чтобы они…»

«Испортили мне последние минуты», — договорила она за меня.

«Да, именно так, — кивнул я, вглядываясь в ее белое как мел лицо. — Ты вот-вот упадешь».

«Знаю. Но я предпочитаю упасть там, где сама пожелаю, — ответила она и попросила: — Помоги мне выйти. Я хочу взглянуть на океан».

Я подхватил ее на руки и вынес на террасу. Терраса смотрела строго на восток, и с нее открывался вид не на залив, а на открытое море. Я догадался, что этот, как она его называла, океан омывает и берега Европы, а значит, волны его докатываются и до руин греческих городов, и до песков Александрии.

За нашими спинами вновь послышался шум. Кто-то поднимался на лифте, но двери в квартиру оставались запертыми.

По широкой террасе гулял морской ветерок, плиты пола под ногами казались очень холодными. Рашель была в восторге. Положив руку мне на плечо, она внимательно вглядывалась в темную морскую даль. У самого горизонта светились огни большого корабля, а высоко в небе проносились, то и дело меняя форму, облака.

Я крепко обнял ее, прижал к себе и хотел снова взять на руки, но она не позволила.