— Попрощаться хоть можно? — Я только сейчас сообразила, что об отъезде не знает никто, кроме Шефа, даже Китти. Телефон Затылок отобрал у меня, как только появился у проходной Института.

— Не стоит, — он неумолимо смотрел вперед, расслабленно положив руки на руль. Пнув его кресло, я растянулась на заднем сиденье и закрыла глаза. Мерное скольжение машины убаюкивало, особенно если учесть, когда я спала в последний раз…

Проснулась я от резкого поворота, из-за которого чуть не свалилась на пол. Голова гудела, как бывает всегда, если долго не спать вообще, а потом — слишком мало. Я уже набрала в грудь воздуха, чтобы высказаться о манере вождения Затылка, когда услышала его тихий голос, — кажется, он не понял, что разбудил меня, и старался не шуметь, говоря по телефону:

— Шоссе на «Пулково» закрыто… Да, не проехать. Дорогу не могу найти… — Я напрягла слух изо всех сил, но услышала только равномерный гул вместо голоса его собеседника. — Нет, в другое «Пулково» тоже, уже третий круг нарезаю по одним и тем же дорогам, я рекламный щит приметил, на нем мазок краски… Есть, Александр Дмитриевич.

Короткие гудки, разговор прекратился. Я резко высунулась между передними сиденьями:

— Что случилось?

Надо отдать должное, Затылок не вздрогнул.

— Плохо быть человеком, вот что случилось, — он поправил черные очки и проводом за ухом, — мне не выехать из города к аэропорту.

— Не поняла?

— Дорога, — Затылок дернул коробку передач, увеличивая скорость, — все дороги закольцованы. В жизни такого не видел, только слышал. А Александр Дмитриевич велел звонить, как только случится что-то непредвиденное.

— О как, — я осторожно перебралась вперед, Затылок потерял бдительность, — и что же это происходит?

Он бросил на меня многозначительный взгляд через очки.

— То есть нам не выехать из города? — уточнила я.

— Именно так.

— Погодите, мы что… в блокаде?! — наконец дошло до меня.

— Похоже на то, — он крутанул руль, едва разминувшись с какой-то иномаркой. — Александр Дмитриевич велел немедленно возвращаться.

— Блокада…

Слово было серым на вкус и отдавало смертью. Как и каждый, кто живет в Петербурге, мы все слышали про страшные 900 дней во время Второй мировой, но сейчас, в двадцать первом веке, вспоминать их было как-то странно. Особенно когда по залитым солнцем улицам ходят довольные люди, щурясь на солнце и впервые за год надев темные очки. У них там — весна, а у нас — осада.

— Где мой телефон, мне позвонить надо? — Я требовательно протянула руку, но она осталась пустой. Затылок неловко кашлянул:

— Александр Дмитриевич велел разобрать телефон насколько это возможно, чтобы вы ни с кем не могли связаться и предупредить об отъезде.