Да, это стиль, сказала Лана. Ринг-а-динг-динг.

На аперитив я дам ему «Поцелуй ангела»: белый крем-какао, крем де виолет, прюнели и сладкие сливки, смешанные в равных частях.

Это и был «Поцелуй ангела».

Слишком приторный, но мать, протанцевав всю ночь в «Какао-клубе», пила его, как другие пьют мятный ликёр.

«Какао-клуб» — свинговое было местечко. Питер Лоуфорд, дружок Синатры по «Крысиной стае»[130], за сущие гроши купил в пятьдесят втором это понтовое местечко времён сухого закона и всё там переделал. Розовые неоновые бокалы мартини и пальмы, зазывно качающие ветвями перед фасадом. Это было место, куда ходили людей посмотреть и себя показать все, кто хоть что-то собой представлял в окрестностях бухты Сан-Франциско. Фраки для мужчин были обязательны; женщины приходили в глубоко декольтированных платьях, перчатках до локтей и драгоценностях из лучших магазинов. С каждого столика лампы в стиле деко освещали зал, как брильянты. Официанты с тонкими, будто нарисованными, усиками несли подносы над головами, точно карнавальные шляпы, скользя вниз по большой лестнице к подсвеченной сзади сцене. Немного сверху на чай, и лучшие места в зале обеспечены. «Шиковать!» — так это называлось на языке Синатры, хотя сам он был слишком хитёр, чтобы выставлять свои счета напоказ.

Папа каждую ночь стучал в «Какао-клубе» на барабанах. Ба-да-да! Крутейший ударник города, Джо Кайола выдавал всё, что угодно: от медленного свинга до быстрых танцев. Он учился у настоящего мастера, самого Чано Посо, когда он и папа корешились с Диззи Гиллеспи.

Иногда, за пару лишних долларов, он летал в Лос-Анджелес, Нью-Йорк или Чикаго, чтобы сыграть с бэндом Сэма Бутера или Арти Шоу или с другими свинговыми парнями, которые классно секли в ритме. А то Синатра нанимал его для частной вечеринки в «Тонга Рум» в Фермонте, и тогда люди начинали говорить об этом отвязном парне, стиляге, который барабаны только что не гладит, и все начинали приглашать его на свои вечеринки.

Барабаны были тогда в большой моде, и папа срывал крутые бабки на таких концертах. Иногда он даже договаривался с Тито Контрерасом или Джеком Костанцей, и тогда деньги текли рекой в клубах дыма от гаванских сигар, потому что Синатара и его дружки прямо бросались чаевыми и, когда они были в городе, без вечеринки не проходила ни одна ночь. И всё же, каким бы отличным музыкантом ни был папа, гвоздём программы всегда была мать.

У Ланы Лейк «классный номер», говорил папа, даже когда она раздевалась почти догола. Она сама была произведением искусства, статуэткой с живым сердцем и глазами, обведёнными огненно-жёлтым, как лепестки тех тропических цветов, которые она любила.