– Ненавижу… – Она хотела кричать, хотела биться головой о черные стены, рвать на себе волосы, не черные, как смоль, а отчего-то белые, но сил хватило лишь на то, чтобы встать на четвереньки. Ее предал тот, кого она любила больше жизни, ради которого готова была умереть…
Сначала был гул, набирающий силы, яростный, как рев горной реки. А потом из черного жерла трубы хлынула озерная вода, отрывая от пола, швыряя на каменные стены, ослепляя и оглушая. Цепь натянулась, не пуская к свету, на волю, железной пуповиной привязывая к этому подземному царству. Наталье осталась самая малость, ей осталось только умереть…
Сначала был гул, набирающий силы, яростный, как рев горной реки. А потом из черного жерла трубы хлынула озерная вода, отрывая от пола, швыряя на каменные стены, ослепляя и оглушая. Цепь натянулась, не пуская к свету, на волю, железной пуповиной привязывая к этому подземному царству. Наталье осталась самая малость, ей осталось только умереть…
Последнее, что она видела, перед тем как вода накрыла ее с головой, была пурпурная атласная лента, в кольцах которой резвилась маленькая рыбка, ее верный проводник в мир мертвых…
Последнее, что она видела, перед тем как вода накрыла ее с головой, была пурпурная атласная лента, в кольцах которой резвилась маленькая рыбка, ее верный проводник в мир мертвых…
…Темнота давила, полнилась голосами и шорохами, темнота сладко пахла кровью…
…Темнота давила, полнилась голосами и шорохами, темнота сладко пахла кровью…
Ее мертвое, давно истлевшее тело лежало на дне темной пещеры. Седые волосы проросли в трещины на черном камне, ошейник и обрывок цепи были изъедены ржой. От некогда роскошного шелкового платья остались лохмотья. И только медальон в виде рыбы, казалось, стал еще краше, живее всего, что было здесь, в темноте. Медальон заставлял ее очнуться, посмотреть на свое бренное тело.
Ее мертвое, давно истлевшее тело лежало на дне темной пещеры. Седые волосы проросли в трещины на черном камне, ошейник и обрывок цепи были изъедены ржой. От некогда роскошного шелкового платья остались лохмотья. И только медальон в виде рыбы, казалось, стал еще краше, живее всего, что было здесь, в темноте. Медальон заставлял ее очнуться, посмотреть на свое бренное тело.
Ощущать себя бесплотной было странно. Не живая, не мертвая, не упокоенная, но мыслящая, полнящаяся воспоминаниями и злобой, жаждущая крови и отмщения, жаждущая хоть ненадолго восстать из-под земли…
Ощущать себя бесплотной было странно. Не живая, не мертвая, не упокоенная, но мыслящая, полнящаяся воспоминаниями и злобой, жаждущая крови и отмщения, жаждущая хоть ненадолго восстать из-под земли…