— Бери. До заката всего-ничего. А потом пить воду нам нельзя уж. Только ждать, когда столбы цветом сравняются с воздухом и останется с нами только молодая луна.

Княгиня тоже села, сторожко водя глазами. Шаман, пряча флягу в суму, рассмеялся.

— Да не сторожи. Все обходят это место, тут никого никогда. Только мы с тобой.

Солнце теряло силу, скатываясь к краю травы, распухало, становясь огромным. И наконец, село на вершину столба, поползло вниз, — как только не развалилось, рассеченное кривой черной тенью. И ушло, последний раз блеснув багровым лучом, оставило на небе кровавую зарю, всю в переливах огня.

— Сейчас, — глухо сказал шаман, в полной тишине, ни ветра, ни птиц тут не было слышно, — на тебе, пока еще вижу.

Хаидэ приняла в руку крошечный пузырек тусклого радужного стекла, тронула пальцем плотно притертую деревянную пробку. Спросила, слегка хриплым голосом:

— Мне выпить это?

Вокруг темнело и вместо Патаххи еле различимый черный силуэт, пошевелившись, ответил:

— Держи пока. Не потеряй. Коли не сумеешь вернуться, хлебнешь.

Темнота становилась гуще, голос его удалялся, терялся в ней, растворяясь. Становился еле слышным далеким шепотом.

— Как перестанешь видеть, то и слышать не будешь. Но я тут.

Она моргнула, силясь разглядеть исчезающие в черном воздухе черные колонны.

— Патахха…

Еле слышный вздох донесся в ответ. И наступила кромешная, черная пустота. Глухая и бесконечная. Но одновременно твердая, у самых глаз и ушей. Такая твердая, что княгиня открыла рот, в панике вбирая воздух, будто он последний между ней и темнотой, и сейчас она задохнется. Но воздух лениво потек в грудь, пугая своей явно ощущаемой чернотой. Как темная отрава, которая везде и ничего кроме нее не осталось.

Сжимая в потной руке граненый пузырек, Хаидэ беспомощно посмотрела вверх и выдохнула, цепляясь глазами за острые рожки луны, исступленно-белой, налепленной на мрак. Ничего и никого не было. Только она и белая лодка луны, задранная стоймя.

«Дождя не будет. Вода не выльется из лунной горсти».

Мысль казалась чужой, пришедшей снаружи. А в голове было пусто и темно. Шея заболела и княгиня, опустив голову, уставилась перед собой, стараясь дышать спокойно. На краю взгляда замелькали оранжевые круги, закрутились быстрее и быстрее, нагоняя тошноту, кинулись вперед, устилая пространство. И вдруг вспыхнули, мельтеша смутными картинками, толкающими друг друга. Еле успевая зацепить взглядом мелькание, княгиня не успевала узнать и через малое время бросила, а из памяти все вываливались, тут же забываясь, сцены боев, тучи повозок, копыта коней, лица, руки, лодки и копья.