— Нет, — прошептала княгиня и глотнула, до боли в горле, увидев, как большое пятно перед ее глазами опало, сдуваясь, и на нем выступил силуэт лежащей навзничь Ахатты. — Ее высокая, мерно дышащая грудь и руки, брошенные вдоль тела. Волосы, будто залепленные черной смолой, раскиданы по маслянисто блестящим черным подушкам. Склонился над женским телом мужской силуэт, тоже облитый черной жижей, что капала вязкими каплями с кончика носа и ушей, поднял руку, касаясь лба Ахатты, и рука, чмокнув, прилипла, прирастая.

— Ахи… — Хаидэ не услышала своего голоса.

Но его услышала темнота. Поднимаясь от края пятна, узловатой змеей один из сгустков потянулся выше, кивая округлой головой-каплей и поворачивая слепую морду из стороны в сторону.

Хаидэ затаила дыхание, ногтями корябая деревянную пробку на скользком от пота пузырьке. И не могла отвести глаз от чутко кивающей округленной морды. Сердце стучало так гулко, что казалось ей — тварь непременно услышит. А пробка не поддавалась. Но вдруг пальцы замерли и ослабели. Мужчина над телом ее сестры поднял голову, и из хлюпающей смолы выросла еще одна фигура — низенькая широкая, с большой грудью и торчащими короткими косами. Женщина. А на руках — маленькое, сочащееся черной смолой тельце, которое та протянула мужчине, и он взял, укладывая рядом с Ахаттой. Жижа чавкнула, и вдруг стала подниматься, пряча в себе фигуры, топя их и лишая формы.

— Сын…

Теперь она крикнула так сильно, что горло обожгло криком, но услышала лишь шелестящий шепот. Фигуры исчезли, над их головами сомкнулась блестящая смола, теряя свой блеск и сливаясь с темнеющей цветной степью, накрытой сетями. И в самый последний миг, когда краски почти исчезли, что цветные, что черные, Хаидэ успела увидеть, как рванулась к ней голова-капля, отрываясь от вытянутой жидкой шеи, полетела, глядя слепой пухлой мордой в ее лицо. Пробка под пальцами хлопнула, выпрыгивая из узкого горлышка. Безмолвно крича, женщина сунула дрожащую руку ко рту, промахнулась, ударяя себя в щеку, снова ткнула в рот холодное стекло, жадно втянула в себя тающую легкую жидкость с острым вкусом. Проглотила, кашляя, и упала на каменные плиты, ударившись головой. Боясь вдохнуть, чтоб не закашляться снова, лежала, замерев, и глядела на острый серпик белой луны в самой макушке ночного неба. Сознание ее всхлипнуло, с облегчением понимая, что страшные картины кончились, и вот вернулась степная ночь. И где-то там, вокруг гладкой площадки, покрытой тесаными плитами, торчат невидимые в темноте колонны-пальцы. А рядом таится Патахха, и надо просто дождаться утра, чтоб увидеть его и услышать, как говорит.