«Их тоже нельзя ненавидеть»…

Она выпрямилась и закрыла глаза, приказывая себе оставаться на месте. Стояла, стараясь отпустить напряженный позвоночник, ослабить мышцы, стиснувшие сведенные скулы. Рядом скулила Ахатта, моляще и монотонно, краем сознания Хаидэ порадовалась, что та от ужаса, кажется, потеряла способность не только злиться, но и соображать вообще.

«Вот-ледяная-вода. Не видно ее, так-прозрачна. Пере-плетает струи»

…За валуном сидит страж, стережет, чтоб княжна никуда. А скучно. Но на том берегу цветут сливы, тонкие, разбросали ветки, просвеченные солнцем. Цветов так много, что они, как морская пена, захлестнули деревья, и ветерок достает из вороха лепестков запах летучего меда, настоящего, радостного.

Хаидэ теребит шнурок, на котором висит смешной глиняный ежик с глазом-бусинкой. Переступая по горячему песку босыми ногами, скидывает легкий хитон. И оглядывается, смотрит ли на нее молодой мужчина, приставленный сторожить. Не смотрит. Но за прозрачным широким ручьем, с ледяной до мурашек по спине водой, в пенной белизне цветов появляется черный силуэт, высокий, мощный. Солнце блестит на выбритой голове, трогает лучом кончик носа, кладет блик на крутое плечо.

«Нуба!»…

Улыбаясь, Хаидэ раскрыла глаза. Поверх мрачного подземелья, полного тусклого света и блестящих тварей, припавших к мертвым телам, маревом дрожал солнечный день, полный цветов и лепета водяных струй. Как радостен мир, в котором есть такое, и будет такое, пока ее память не умерла. Патахха мудр, мечтая о вечно цветущих сливовых деревьях на берегах степных ручьев. А ей лучше, чем старому шаману, в ее памяти есть любимый.

Касаясь рукой плеча Теки, Хаидэ сделала шаг вперед, осветила пол, покрытый вараками, и бережно отодвигая ногой скользкие тельца, шагнула снова.

— Куда, Тека? Показывай.

Но умелица не открывала глаз. Бычонок висел на боку, обхватив мать толстыми ножками, а руками крепко держа ее шею. Глазел по сторонам круглыми блестящими глазами.

— Тека…

Но женщина замотала головой, часто дыша.

— Тека, — ласково повторила Хаидэ, — прекрасная Тека, матерь Бычонка, сына любимого Коса… Тека моя…

Голова умелицы замерла. Рука, пошевелившись, удобнее охватила ребенка.

— Ковер, — хрипло сказала женщина и замолчала, будто прислушиваясь сама к себе.

— Экий ковер. Новый. Из радости весь. Тут вот беленько. Сливы, да?

— Да, Тека. Весенние.