– Черт! – Томас растерянно хлопнул себя по пустому карману. – Надо было тебя убить! – прошипел он Хоскинсу.

– Все еще ненавидишь меня за то, что я бросил тебя в Милвилле? – спросил его Бадди.

– Что?! Причем тут это? – растерялся Томас.

– Когда мой отец бросил нас с матерью, я его ненавидел.

– Ты не мой отец.

– Не говори, что ребенком ты не хотел этого. Здесь, в этом отеле. Когда мы жили как одна большая семья. Я помню. Ты был очень сильно привязан ко мне.

– Мне было шесть! – Томас снова сжал кулаки. Бадди отвернулся.

– Пойду подгоню машину, – сказала Бонни, решив, что если Томас что-то сделает сейчас с Хоскинсом, то она не станет вмешиваться.

Но Томас не сделал. Наоборот. Он помрачнел, замкнулся.

– Ты уверен, что тварь, о которой ты рассказывал, оставила тебя? – спросила Бонни Хоскинса, когда они отъехали от отеля. – Потому что то, как ты себя ведешь – это… это странно. Очень странно.

– Мне просто страшно.

– Страшно?! Не думала, что у такого, как ты, мог остаться страх.

– Наверное, поэтому тварь так долго и управляла мной. Она знала, что я боюсь, знала, как заставить меня подчиняться. Я боялся боли, боялся страданий. Боялся, что любое непослушание повлечет жестокое наказание.

– Думаю, об этом знала не только тварь. – Бонни не смогла сдержать ехидной улыбки. – Поэтому ты согласился помочь, когда Донован сжег твое лицо? Тоже испугался боли?

– Ему помог не я. Ему помогла тварь. Донован мог убить меня, а это значит, что умерла бы и тварь. К тому же Донован не собирался останавливать меня. Ему нужна была только собственная жизнь.

– Сколько всего таких, как я?

– Десятки. Я помню десятки. Но перед тем как тварь покинула меня, мы снова поселились в индейской резервации, но на этот раз у нас были грандиозные планы.

– Все-таки Доновану нужно было тебя убить. Дождаться, когда ты выполнишь свою часть договора, и убить. – Бонни поджала губы, заставляя себя замолчать. Молчал и Хоскинс.

Мыслей в голове почти не осталось. Здоровых мыслей. Все остальные были черными, воспаленными, с содранной кожей. Собственная голова превратилась в камеру заточения, в которой каждая стена наполнена ужасными картинами боли и страданий. В камеру, где есть слабая надежда на свет – крохотное, затянутое решеткой окно, через которое не выбраться, но которое позволяет не свихнуться окончательно, не стать заложником безумия и отчаяния диких настенных рисунков, скрывавших все прошлое, все хорошее, что было прежде в жизни. Рисунки и надписи. Частично утерянные химические формулы, брошенные кем-то фразы, обрывки писем, клочья обещаний. Где-то там было обещание, данное Бадди много лет назад Трэйси. Обещание вернуться за ней. И где-то там была химическая формула, позволившая твари открыть ворота в другой мир, чтобы выпустить души убийц и маньяков на свободу.