– Собирайся, а я пока подгоню твой «Бентли», – сказала Бонни, забирая со стола ключи от машины.

– Не думаю, что это хорошая идея, – сказал Томас, но дверь за Бонни закрылась раньше, чем он успел закончить фразу. – Копия своей матери! – проворчал он, нахмурился.

В памяти вспыхнули неясные картинки.

– Кажется, я что-то начинаю вспоминать, – сказал Томас, прогоняя Бонни с водительского сидения «Бентли».

– Вспоминаешь? Ты имеешь в виду жизнь в отеле Палермо?

– Да. Я вспомнил твою мать. У нее были такие же рыжие волосы, как и у тебя, и такой же характер. И еще я вспомнил Донована, Энди Ханнигана…

– Плохо.

– Что? Почему? Это же значит, что я могу все вспомнить, как это было с Донованом, когда Сэнди привезла тебя к нему. Это значит, что Гвен может прийти в себя, если ты побудешь с ней какое-то время.

– И это значит, что во мне действительно все еще есть то зло, которое запихнули в мое тело в Милвилле.

– Но ты ведь можешь бороться с этим.

– И как долго?

– Что?

– Может быть, я уже отравила твой кофе. Вернее, не я, а эта чокнутая Вера Ренци. – Бонни прищурилась. – Ты ведь не пил кофе, который я тебе принесла утром?

– Пил.

– Плохо. – Бонни жестом велела ему заводить машину. – Хотя не думаю, что Вера Ренци решит отравить тебя сегодня. Полагаю, пока я могу ее перехитрить.

– Вот как… – протянул Томас. – Понять бы еще, шутишь ты или нет. – Он выехал со стоянки.

К обеду они добрались до Честона, а спустя полчаса остановились у заброшенного отеля Палермо. Надпись с названием отеля накренилась, высокие окна в кафе были разбиты. Двери в большинство номеров – выбиты, сорваны с петель. Повсюду пыль, песок, колючки.

– Попробуй вспомнить хоть что-нибудь, – сказала Бонни. – Как здесь жил Хоскинс, о чем мечтал, чего боялся.

– Не знаю, смогу ли я, – признался Томас.

Он вышел из машины. Новый, блестящий в лучах солнца «Бентли» выглядел чем-то противоестественным на фоне заброшенной стоянки. Воспоминания ожили как-то внезапно. Томас вздрогнул, пошатнулся. Бонни позвала его по имени.