Он постарался сосредоточиться только на процессе передачи. Ворон вряд ли мог читать его мысли, но наверняка чувствовал их. Сейчас, когда они по существу являли собой одно целое, птица, возможно, попытается глубже в них проникнуть. Джеремия мысленно представил, что обладает некоей интеллектуальной защитой — в кино такое бывает сплошь и рядом, — однако он не мог с уверенностью сказать, что из этой затеи что-то вышло… Никакой разницы он не ощутил.

Ворон без всякого предупреждения прервал контакт.

— Готово! — Ворон, не скрывая своего ликования, взмыл ввысь. — Виктория! Теперь я состоялся! — И он разразился радостным смехом.

«Ну и черт с тобой», — подумал Джеремия.

Он поразил ворона единственным своим оружием, которым он обладал на правах живого человека, которое — возможно, ворон не понял этого — принадлежало исключительно ему, Джеремии Тодтманну, а не являлось частью волшебных чар.

Джеремия попробовал отделить свой собственный мир, такой, каким он хотел его видеть, от того, который находился во власти ворона. Разумеется, в его мире места ворону не нашлось.

Пламя погасло. Тени поспешно ретировались. Башни небоскребов обрели величавое спокойствие. Чикаго снова был наполнен живой жизнью, а не тьмой и разложением, которые олицетворял собой ворон.

— Дети есть дети! — мерзко цокнул ворон.

Мрачное зрелище объятого огнем города с его обезображенными, бесформенными зданиями, точно сошедшими с полотна Дали, — все вернулось.

Джеремия заскрежетал зубами от ярости; его мозг готов был взорваться от титанических усилий, которые он прилагал, чтобы противостоять контратаке черной птицы. Но он не сдавался. Он вспомнил, что это дело времени. Главное было не дать птице опомниться, не дать ей понять, что происходит на самом деле.

Воображение подсказало иную картину, позаимствованную из опыта пребывания в мире Серых. Город начал таять. Джеремия вдруг подумал о городе как о живом существе; в тот момент он мог понять, что творится в душе Чикаго — ведь его самого столько раз швыряла судьба, столько раз ему приходилось таять, чтобы потом возникнуть совершенно в другом месте. Но остановиться он не мог. Чикаго растворялся в воздухе, место его занимали луга и леса, а среди них появилось небольшое укрепленное поселение. Форт Дирборн. Возможно, это не был тот самый исторический форт, поскольку Джеремия не умел вызывать конкретных предметов, — это было лишь его представление о том, каким был форт.

На сей раз ему не удалось завершить картину. Ворон настойчиво проталкивал свою версию мира, но теперь делал это уже не так стремительно. Джеремия вновь воспрянул духом, хотя голова у него уже раскалывалась от страшного напряжения.