Ледяная рука схватила меня за плечо и дернула назад. Отчего-то показалось, что пальцы дьякона попали аккурат на старые следы. Я чувствовала: каждое из четырех пятнышек, будто пробили строительным степлером. Плечо сразу же онемело, и стало светло.

Темная палата превратилась будто в белый бумажный лист. Пунктирными рисунками в воздухе болтались спящие девчонки, высоко-высоко, над уровнем зрения. В глубине палаты, там, где было окно, шевелилась ветка дерева, а перед ней стоял он. Карандашный пунктирный рисунок подробнейше изобразил все черты лица, у девчонок я видела контур – и все, а здесь… Поры на носу, сросшиеся брови, рубахи нет, штаны из дерюги (я видела даже волоконца ткани). И он был высоченный. Как фонарный столб, как дом в городе на несколько этажей, как…

Перед самым лицом возник пунктирный прямоугольник и попер на меня! Я отпрыгнула, не сразу сообразив, что это просто дверь. Она тут же пропала, впереди опять была белая пустота. Совсем не хотелось выходить из палаты в эту пропасть, но сзади на меня уже падало здоровенное бревно! Откуда? Тогда мне было не до бревен, а сейчас все ясно: дьякон просто притопнул ногой, чтобы выгнать меня поскорее. Я скакнула в белую пустоту, и он вышел за мной, прикрыв дверь.

Хотелось бежать, но я не видела куда. Сразу вспомнила белое молоко тумана в яме. Опять! Опять убегать вслепую неизвестно от кого! Старательно вспоминая, где здесь в коридоре стулья, а где пост дежурной медсестры, рванула вперед и с ходу влетела носом в кадку с пальмой. Я увидела ее только в прыжке, когда летела навстречу и затормозить уже не могла. Несчастный кусок пластика так ударил по мозгам, что я наконец осознала.

ЖАБА! Он превратил меня в жабу, как Ванька во сне… Жить я буду долго, только зрение у меня паршивое…

Первым порывом было выскочить, сбежать из жабьего тела. Я и вскочила и поскакала по коридору, как ошпаренная. По полу за мной оглушительно шлепали лапы, жабьи лапы, мои собственные!

Я больше не попаду ни домой, ни в школу. Девчонок увижу, если захочу, но они швырнут в меня чем-нибудь тяжелым или так разбегутся. Я буду жить в холодной воде, днем и ночью: ни пледа, ни компьютера на болоте нет. А зимой усну, чтобы проснуться опять жабой. Тогда я пойму, что мне не приснилось. Заплачу, упрыгаю в степь и попрошу там, чтобы кто-нибудь раздавил меня сапогом. Вот так: «Ква-ква!» Долго орать придется, в степи не ходят толпами. Тогда я отправлюсь в деревню, и прыгать буду долго-долго. По дороге буду перекусывать черными мухами, выстреливая в них липким языком. Тонкие мушиные лапки будут противно щекотать небо… Уже от этого затошнит, а ведь надо еще и проглотить! Когда-нибудь, года через два, я припрыгаю домой, скажу: «Здравствуй, мама! Дай мне борща или лопатой по башке». Мне тогда станет легче, потому что борща жабам обычно не наливают.