– Беги, презренная, если сможешь, – зло шептала обезумевшая бабка, – потому что час твой пробил! Ведьма проклятая! Бабка твоя Одетта ведьмой была, ненавижу ее, ненавижу! И тебя ненавижу! И детей твоих ненавижу!

И вдруг шея пенсионерки стала по-змеиному удлиняться, да и сама она стала какой-то более тощей, высокой, слова проклятий превратились в шипение, маленькие близорукие глазки расширились до немигающих вертикальных зрачков на ярком янтарном круге.

– Змея. – заключила Марья и с силой хлопнула дверь. Но входная дверь словно потеряла былую плотность и стала пластилиновой. На ней то и дело стали появляться рельефы змеиных раскрытых пастей и множества ладоней с узловатыми скрюченными пальцами. Входная дверь прогибалась и ухала, шипение слилось с массой других злобных голосов.

– Господи, обереги, ведь не верю ничему я! – отчаянно закричала Марья и швырнула телефон в чудовищную дверь. С отвратительным хрустом и чавканьем телефон исчез в месиве двери. В комнате заплакали разбуженные дети.

И вдруг Марья упала, словно ее толкнули, она обернулась, стена за ее спиной тоже стала мягкой, как пол и потолок. Что-то двигалось, толкалось, прорисовывалось, пыталось напасть.

Детский плач и крики детей: «Мамочка, спаси!» – оглушали, кружили сознание еще больше, но одновременно заставляли двигаться парализованные страхом мысли.

– Молчать! – вдруг закричала Марья, все смолкло кругом. – Лишь я, тишина, дети и Луна! Молчать!

И мир замер. Перестали шататься стены, пол, потолок. Марья поднялась на ноги, прошла в комнату, взяла со стола свечу и, не обращая внимания на крики и плач детей, приблизилась к старинному зеркалу, родовому, вроде как наследию.

– Сейчас, сейчас, мои маленькие, мои любимые, – шептала она, – сейчас я нас всех спасу! Надо успеть, что-то плохое случилось, и она подняла руку со свечой, освещая гладкую поверхность зеркала.

– Явись! – потребовала Марья. И голос ее, полный внезапно появившейся уверенности, не дрожал. – Я не боюсь, – неожиданно, с какой-то тоской прошептала себе Марья, – явись мне, виновник, кем бы ни был ты!

И зеркало калейдоскопом вспышек и огоньков закружилось перед ней, превращая точки в картинки. Зеркальные блики переливались и сливались причудливыми картинами, и Марья зачарованно смотрела на свою первую в жизни ворожбу. Вот ее муж Алексей, вот какая-то сморщенная и укутанная в просторную шаль женщина, муж что-то передает ей в зажатой руке, в кулаке. Это золотая брошь в виде стрелы!!! Старинный бабушкин амулет! Что же ты наделал, как же ты посмел? Амулет был, пожалуй, единственным чудом, в которое верила Марья, и ее муж отдал его. Зачем? Картинка сменилась. Вот Алексей в тихом старинном парке города сидит на скамье и раскрывает серебристый увесистый кейс. Словно чувствуя мысли Валентины, нутро кейса заняло почти все пространство зеркала. Плотные пачки пятисотенных евро доверху заполнили чемоданчик. Неужто продал нас за брошь? Но это было еще не все, из глубины кейса и пачек денег вылез громадный черный паук с огненным рисунком на спинке. Алексей достал портмоне и из него извлек какое-то фото.