Вонючая жижа уже перестала сочиться из оторванной культи и собралась подсыхающей желейной лужей. Кирилл сидел в углу, аккуратно пересворачивая бережно очищенный от мерзости кулек.

Лифт все еще ехал.

Наверх.

Наверх.

Уже восемь часов – наверх.

«Вверх и наружу, – фраза из книжки, что когда-то читал он племяннику, пришла ему в голову– Вверх и наружу».

По всем подсчетам, уже должен был закончиться не только дом, но и нижние слои атмосферы.

Вверх и наружу.

* * *

Одним из ключей он отделил от кости плоть – или как это называлось у подобного существа? Кость лишь отдаленно напоминала человеческую: пористая, с какими-то выступами. Кирилл содрал ею кусок резиновых окантовок дверей и, орудуя как рычагом, попытался разжать их. Те подались лишь отчасти, поэтому Кирилл оставил кость как распорку. Сантиметров пять – а если налегать на кость, то и все десять. Достаточно для того, чтобы видеть то, что происходит снаружи.

Видеть, закрывать глаза от ужаса – и смотреть снова. Смотреть снова в надежде увидеть такие родные серо-зеленые стены.

Хотя нет, справедливости ради нужно сказать, что серо-зеленые стены изредка попадались и здесь. Только они были уже иными. Где-то оплетенные плющом, завешанные лианами или покрытые инеем. Где-то на них висели освежеванные туши, где-то сочилась гноистая жидкость – лифт по старой привычке ехал достаточно медленно, чтобы Кирилл мог рассмотреть эти миры. Нередко их обитатели замечали его – и кидались на двери, рыча, визжа или храня гробовое молчание. Существ, подобных этим, Кирилл не видел никогда; только если на картинах Босха можно было увидеть слабое подобие этих… просто ЭТИХ.

А лифт все ехал и ехал.

Вверх и наружу.

Гребано вверх и гребано наружу.

* * *

Щетина постепенно отрастала.

Останки существа стали вонять – поэтому он, кривясь от омерзения, протолкнул их в щель.

Туда же он и помочился. Правда, потом, когда стал испытывать жажду, пожалел об этом: на второй день он не побрезговал бы и мочой. Он попытался прогрызть свою кожу, чтобы выпить хоть чуть-чуть крови, но зубы его были слабы, а бумагу он опрометчиво начал жевать, когда стал испытывать первые признаки голода. Даже спасительный кулек был уже измохрачен и не мог ему помочь.

Но к вечеру третьего дня лифт проезжал миры-этажи, где шел дождь, и он успел вытащить наружу сложенные лодочкой ладони. А еще через пару секунд сообразил и сунул под воду оба ботинка. Те оказались не только непромокаемые, но и водоневыпускающие.