Конечно, задерживаться тут рискованно, но где не рискует человек его ремесла? Годы войны так отшлифовали способности вора, что это пугало его самого. Он был в большей безопасности, чем жители Варшавы — те немногие, что спаслись от всепожирающего пламени. Слегка очумевшие от своей удачи, они постепенно возвращались в город, искали покинутые дома и близких людей. Они бродили среди руин или стояли на углах улиц, вслушивались в похоронную песнь реки и ожидали, когда придут русские, чтобы согнать их в стадо во имя Карла Маркса. Каждый день возводились новые баррикады. Военные медленно, но методично наводили порядок, разделяли и подразделяли город; вскоре так поступят и со всей страной. Однако комендантский час не слишком тревожил вора. За подкладкой своего прекрасно сшитого пальто он хранил удостоверения личности любых видов (кое-что найдено, большая часть украдена), и они выручали его в любой ситуации. Сомнение и недоверие он рассеивал с помощью находчивости и сигарет, поскольку и первое, и второе имелось у него в избытке. Вот и все, что требовалось человеку в том городе, в тот год, дабы ощутить себя властелином мира. И какого мира! Не осталось ни одной прихоти или страсти, какую нельзя было удовлетворить. Глубочайшие секреты тела и духа открывались каждому желающему. Из них рождались игры. Как раз на прошлой неделе вор услышал рассказ о молодом парне, который играл в древнюю игру с чашками и исчезающим шариком (вот шарик есть — а вот его нет), в своем безумии заменив их тремя ведрами и головой ребенка.

Но это была невинная забава; ведь младенец уже умер, а мертвые не испытывают страданий. В городе практиковались и иные забавы, а в качестве сырья для них использовали живых. Для страждущих и платежеспособных действовал рынок человеческой плоти. Оккупационная армия, уже не занятая в сражениях, заново открыла для себя секс, и это приносило выгоду. За полбуханки хлеба вы могли купить одну из беженок (столь юных, что у них едва проступали груди), чтобы использовать вновь и вновь под покровом темноты; их жалобы оставались без ответа или прерывались ударом штыка, когда девушки теряли привлекательность. В городе, где погибли десятки тысяч, на обыденные убийства смотрели сквозь пальцы. На несколько недель, пока один режим не сменился другим, все стало возможно, ничто не наказуемо; исчезло табу на грех.

В районе Золибожа открылся публичный дом с мальчиками. В подпольном салоне, увешанном трофейными картинами, к услугам любого желающего были малолетние проститутки шести-семи лет, очаровательно худенькие от постоянного недоедания или пухлые — на любой вкус. Заведение пользовалось успехом среди офицеров, но стоило слишком дорого, как слышал вор, для низших чинов. Очевидно, доктрина Ленина о равенстве не распространялась на педофилию.