Дрожь живила – всего лишь очередной вызов. «Я счастлив: этот холод так чист, так чиста эта ночь, разве и сам я – не волна ледяного воздуха?»[16] – подбадривал себя Алексей. Перед тем как улечься на настил, он смерил старика презрительным взглядом. Несмотря на пробирающую до костей стужу, тот продолжал черкать в блокноте.

«Снова по уши в своих поганых исследованиях?»

Голоса смешивались в кисель, теплый, сладкий.

Алексей плавно погрузился в него.

Уснул.

* * *

Плач, пробив бастион вчерашнего изнеможения, гарпуном вытянул из вязкого сна.

«Утренние симптомы были идеальны для того, чтобы не чувствовать себя счастливым: кости болели с самого рассвета»[17], – оценил свое состояние Алексей. По часам – раннее утро.

Всхлипывали сразу несколько голосов, ритмично, будто пели.

– Ох, как же та-а-к?.. – выла бабуля, внучка которой астматично хватала ледяной воздух и плакала.

Сантехник утешал жену:

– Возраст. Сердце не выдержало. Оля, не смотри на них.

Женщина и не думала смотреть – спрятала лицо в цветастых рукавицах и безысходно мотала головой.

Нацепив траурные маски, столпившиеся нависали над объектом скорби.

Алексей повернул голову: два трупа, близко, на расстоянии вытянутой руки. Глаза словно выдохлись, неподвижные, провалившиеся в глазницы, из раскрытых старческих ртов больше не вырывался пар.

Ночь забрала двух бабушек, еще вчера бодро обсуждавших статью о зверствах неизвестного маньяка.

– Сердце… у обеих? – тихо сказал Алексей.

Этот вопрос должен был кто-то задать, так почему не он?

– Наружу бы вынести, – выглянул из-за спин деревенщина. Небедный коннозаводчик, как хвастался перед сном. – Чтобы детишки не глядели, не пужались.

«…что, в сущности, не получено нами от покойников? Наш язык, наши привычки, наши познания, наше отчаяние – все!»[18]