– За что нам это, за что-о-о?

В салоне плакали и стонали, орали и кашляли. Алексей попытался подняться, но рука, потеряв опору, поехала. Он взглянул на ладонь: грязно-бурая от чьей-то крови… или от своей?

– Ма-а-аша! Машу-у-уля! – заголосила под ухом старуха.

– Я здесь, бабушка! Я жива, жива! – пропищал детский голосок позади кучи тел, елозивших по «полу» лежащего на боку автобуса.

«Жива. Жива, но все равно, что мертва»[10].

– Успокойтесь все! Слушайте меня! – привлек к себе внимание бугай в перепачканной кожанке. Из уха мужчины капала кровь, левый глаз заплывал фиолетовым. – Автобус может взорваться… – пассажиры застонали громче, – поэтому спокойненько, не паникуя, поднимаемся, помогаем друг другу и выбираемся через эту… – Бугай уперся ногой в сиденье, вытянул вверх ручищи и заменил ими пневмопривод, – две-е-ерь.

Затем он проворно подтянулся на руках и выбрался наружу через сложившуюся «гармошкой» дверь. Ни дать ни взять ожиревший, но не утративший навык мастер спорта. Бугай улегся на автобус и погрузил голову в салон:

– Давайте-давайте, по очереди! Я буду вытягивать!

– Гена! Очнись, Генка! – Худощавая женщина в отороченных мехом белых сапогах пыталась оторвать голову мужчины от кровавой паутины на стекле.

– Ото-той-ди! Дай п-проход! – отпихнул ее хамоватого вида парень. Он держался за посинелую опухшую кисть. В длинных волосах молодчика блестело битое стекло.

– Генка! Помогите, кто-нибудь! Нужно его разбудить! – взмолилась женщина, ища глазами помощи.

Алексей наклонился над телом и сжал запястье: пульс не прощупывался.

Сзади напирали.

– Женщина, выбирайтесь, а мы поднимем вашего мужа. – Алексей повернулся к усатому деревенщине. От него даже сейчас попахивало скотом и навозом. – Поможешь?

– Это брат! Генка, мой брат! Генка, вставай, вставай! – рыдала женщина, вынужденно двигаясь вперед.

«Страдальцы нагоняют на меня скуку»[11].

Ступая по исторгнутому чемоданами хламу, вереница выживших потянулась к рукам бугая. Профессор едва ли не первый протиснулся к спасительному лазу-двери.

«Старики сильнее цепляются за жизнь, чем люди молодые.[12] Я от тебя другого и не ожидал, падла».

Вскоре пассажиры выстроились недалеко от «пазика».

– Не взорвется, – доложил бледный очкарик, скорее всего, механик, потрепанный жизнью и женой, если такая имелась.