Он замолчал. Другой точки зрения адвокат понять не в состоянии. Суд создавал право — поэтому правом было все то, что он постановлял. Сегодня право одно — а через несколько месяцев — в высшей инстанции — может быть и другое, уступить же — значит сознаться в своей неправоте, то есть самому произнести приговор, иначе говоря, предвосхищать суд.

Франк Браун улыбнулся.

— Ну, как вам будет угодно, — сказал он.

Он заговорил со Станиславом Шахтом, спросил, как его друг доктор Монен, и о многих других, которые жили здесь во времена студенчества.

Да, Иосиф Тейссен был уже советником правления, а Клингеффер-профессором в Галле, он скоро получит кафедру анатомии. А Франц Ланген — и Бастиан — и другие…

Франк Браун слушал его и словно перелистывал живую адресную книгу университета. «Вы все еще студент?» — спросил он.

Станислав Шахт молчал, слегка обиженный. Адвокат протявкал: «Что? Вы разве не знаете? Он ведь сдал докторский экзамен — уже пять лет тому назад».

«Уже — пять лет», — Франк Браун прикинул в уме. Значит, прошло сорок пять или сорок шесть семестров.

— Ах, вот как, — воскликнул он. Поднялся, протянул руку. — Разрешите поздравить, господин доктор, — продолжал он. — Но — скажите, что вы намерены, в сущности, предпринять?

— Ах, если бы он знал! — воскликнул адвокат.

Пришел пастор Шредер. Франк Браун подошел к нему и поздоровался.

— Какими судьбами? — удивился Шредер. — Это надо отпраздновать.

— Позвольте мне быть хозяином, — заявил Станислав Шахт. — Он должен выпить со мною за мой докторский диплом.

— А со мною за новую кафедру, — засмеялся пастор. — Не разделим ли мы лучше эту честь? Что вы скажете, доктор Шахт?

Тот согласился, и седовласый викарий заказал старый шарцгофбергер, который погребок приобрел благодаря его содействию. Он попробовал вино, остался доволен и чокнулся с Франком

Брауном.

— Вы сумели устроиться, — воскликнул он, — изъездили немало земель и морей: об этом писали в газетах. А мы должны сидеть дома и утешаться тем, что на Мозеле есть еще хорошее вино. Такой марки вы, вероятно, за границей не пили?

— Вероятно, — ответил Франк Браун. — А вы что поделываете?

— Что поделываю? — повторил вопрос пастор. — По-прежнему злюсь: на старом нашем Рейне все больше и больше пахнет Пруссией. Поэтому сочиняешь для развлечения глупые театральные пьески. Я ограбил уже всего Плавта и Теренция — теперь я работаю для Гольберга. И подумайте только, директор платит мне теперь гонорар — тоже своего рода прусское изобретение.

— Так радуйтесь же! — воскликнул адвокат Манассе. — Впрочем, пастор написал еще целый научный трактат, — обратился он к Франку Брауну, — могу вас уверить, превосходный, вдумчивый труд.