Он снова схватил ее руку, быстро наклонился и поцеловал. Подняв голову, увидел ее желтый торжествующий глаз. Закусив губы, Ян направился к дверям и вышел.

— Я — пьян, — бормотал он, — пьян…

Пришла сестра с большим серебряным подносом в руках.

— Кофе! — усмехнулась она. — Крепкий и горячий!

Он схватил стакан воды и с жадностью выпил. Ян видел, как сестра пыталась локтем надавить на ручку дверного замка. Открыл ей дверь, впустил ее. Какое-то всхлипыванье донеслось до его ушей. Гелла Рейтлингер стояла у своего письменного стола. Ей тело вздрагивало, руки колотили по столу, слезы текли из глаз. Истерические всхлипывания и стоны трясли ее. Она с рыданиями упала на стул.

Ян медленно закрыл дверь и спустился с лестницы.

Глава девятая О ДВОЙНИКАХ И СВЯЩЕННОЙ СКОРБИ

Глава девятая

О ДВОЙНИКАХ И СВЯЩЕННОЙ СКОРБИ

Ян Олислягерс прошел через мост в Эйзак, затем через Нейштифтский овраг. Из гостиницы вышел какой-то мужчина, длинный, тонкий и узкогрудый. Они столкнулись, посмотрели друг на друга при свете фонаря. Кто это был? Несомненно, он знал его. Иностранец, казалось, тоже недоумевал. Они остановились, с полминуты рассматривали один другого. Затем господин смущенно пробормотал:

— Извините! — и обернулся, уходя.

Ян засмеялся, пошел дальше, повернул направо, к Ганштейнскому замку. Комично! Это уже два раза случалось с ним в тихом городишке Бриксене, когда он был здесь в последний раз, две недели безрезультатно дожидаясь доктора Фальмерайера. Он все время встречал кого-то, кого, по-видимому, очень хорошо знал, а оказывалось — совершенно незнакомого.

Почему надо именно этого врача привезти в Ильмау, этого, а не какого-либо другого? Но Гелла Рейтлингер настаивала на своем. Никто другой не имеет такого опыта, не знает так основательно всего относящегося к симбиозу.[4]

А симбиоз, Боже мой, симбиоз между двумя людьми — кто другой мог осуществить его в этом труднейшем случае?

В Эйзаке все еще высоко стояла желтая горная вода. У истоков, быть может, река уже текла спокойно, но внизу все еще слышались трение и скрежет переворачивающихся камней. Невольно Ян ухватился за сердце. Не то же самое ли ощущает он в самом себе? Что-то толкает, кажется, скрежещет…

Было ли и у докторши это непостоянное ощущение, которое, однако, не хочет исчезнуть? Имел ли его Брискоу, находящийся теперь уже там, в Нью-Йорке? Ощущение, будто нечто катится, катится и никакой Бог на небе не может уже это остановить…

Тогда в Ильмау он набрал бензину и поехал обратно в Бармштедт. На этот раз он легко нашел дорогу. Ехал медленно и тихо. Думал, что сказать американцу. Выдумывал одну за другой истории и отбрасывал их прочь. Его фантазия покидала его. В голову не приходило ничего, что могло бы показаться правдоподобным и уважительным.