— Если он три аккорда сыграет, я уйду, — заявил он. — Слово даю. Только он не сыграет. А ты сюда, пока я на работе, больше не войдешь.

Корби осторожно снял гитару с подставки. Гриф был теплым, а струны, наоборот, казались холодными и жесткими, пружинили под пальцами.

— Ремень через плечо перекинь, — ухмыляясь, подсказал охранник.

— Да за кого вы его держите? — воскликнул Комар. Корби отстраненно подумал, что за все эти годы у Комара не исчезла привычка идти до конца даже в самом безнадежном деле.

— Что, парень, пас? — спросил охранник.

Корби медлил. Он чувствовал вес гитары в своих руках, гладь ее лакированной поверхности. Он видел шнур, идущий вдоль стены к другому углу комнаты, где стояли черные блоки комбиков.

— Нет, — сказал Корби. Собственный голос показался ему странным и глухим. У него появилось чувство, что он падает навзничь. Ему даже пришлось сделать шаг назад. Но он не падал, а уверенно стоял на ногах. Он перекинул ремень гитары через голову и поставил руки на струны. Улыбка охранника застыла, а потом начала таять.

Ремень гитары был широким и потертым, удобно лежал на плече. Корби тронул струну и услышал, как у него за спиной загудел, завибрировал динамик комбика. Последнее, что он успел увидеть, было удивленное лицо Ары, повернувшегося к нему на своем стуле у стола. Потом темнота комнаты исчезла, и сквозь нее проступила другая темнота — темнота ночного неба.

Глава 26. Дом мрака

Глава 26. Дом мрака

Корби оказался в безграничном пространстве расчерченной огнями темноты. Он стоял на сцене. Бесконечной линией она уходила налево и направо. Бесконечной линией тянулись софиты, холмики суфлерских рубок, ударные установки.

Бесконечной была и толпа зрителей. Люди стояли тихо: ни шороха, ни дыхания, ни слова. Их лица были неподвижны — ожившие маски, воплотившиеся мертвые монстры с рисунков на стенах клуба. Каждый и каждая могли бы стать песней. Все вместе они огромный черный клад. Откуда-то Корби помнил их, откуда-то знал.

Он почувствовал, как перебирает струны. Его охватил ужас. Не он двигал своей рукой, но он понимал, какую музыку играет. Он играл гипнотическую мелодию, которая вбирала в себя весь калейдоскоп страданий и смертей, все бесконечное множество историй о падении и гибели. Он играл мелодию масок.

Он играл и видел, как в их полных мрака глазах отражается мир кирпичных стен и выбитых окон, где развращенные души могут летать со скоростью света, где сгорают по кусочку траченые червоточинами сердца, где черные призраки идут сквозь дождь, чтобы танцевать с осенними листьями на окраинах вечно темного города.