– Между… каких? – едва выдохнула Саня.

– Дети да старики. Малышня – они недавно из небытия, а старики – скоро в него. И те, и другие у границы со смертью ходят. А ты посередине, меж них, с тех пор как в этот дом переехала. Говорил я Генке – не продавай, не ты в нем хозяин!

– А кто же? В регпалате документы проверяли, все нормально, вроде.

– «В регпалате!» – передразнил Гудада. – Не в документах дело. Семья у Геннадия непростая, про них разные слухи ходили. Прабабка да бабка, говорят, с чертями водились, знания какие-то запретные имели. Генка-то простоват, ничего не перенял, да и не по мужскому уму ведовство. А там, где долгое время ведунили, обычным людям-то невмоготу, вот он и сбежал в город. Тебе, получается, кота в мешке продал… А дом-то ждет, ему живой человек надобен. От этого твоя морока. Да племянница твоя еще зуб отдала, а зуб – с кровью. Дом проснулся, чует, тянет. Тебя чует, да и ей не поздоровится.

– Что ж теперь, бросить все, уехать?

– Погоди уезжать. Жена говорила, есть средство – обряд старый. Только я тебе так скажу: зря ты те зубы детские, что на печке были, выбросила. В них сила рода была. Без них тебя удержать трудно, а надо. А то… как жена моя, сгинешь, – опять припомнил дед супругу.

– От чего удержать-то? От могилы, что ли? – Саня представила себя стоящей меж двух ям. Вот поскользнулась на мокрой глине, сейчас съедет в одну из них.

– Выдумала тоже! – вернул ее цыган к реальности. – Если б в могилу… Дом, где много поколений одного рода свои зубы мышке отдавали, силу накапливает, непростым местом становится. А уж сами мыши… Жена, перед тем как… – дед тяжело сглотнул часть фразы, – говорила, мол, «все мы в Божьей горсти да в мышьих лапах». Ребенок молочный зуб мышке отдаст, та ему – коренной. Так и поставит на смертный путь, человека-то. Зуб корень и пустит, как бы привяжет дитя к жизни. А старики, уже понятно, как зубы растеряли, корни утратили, так опять на краю могилы и очутились, сидят – ноги свесили. Так уж устроено: человек за жизнь зубами держится.

– Погодите… у меня уже каша в голове. Значит, тошно мне от стариков и малышни, потому что я теперь вижу, что они рядом с могилой ходят? Так, что ли?

– Так и есть. Тебя же от второклашек твоих или ровесников оторопь не берет? Или от племянницы – сколько ей, пятый год? Поди хоть один зуб коренной да есть?

– Растет вроде…

– Вот, они крепко за жизнь держатся, от них могилой не пахнет. Спасать тебя надо, а то или свихнешься, или дом приберет. И медлить нельзя. Знаю я этот обряд удержания, жена учила. Зубы с печки зря выбросила, получится ли без них – не знаю. Придется заместо их силы Генку сюда звать – он хоть и сорняк в своем семействе, да зерно-то одно, что-то в нем да есть.