Едва соображая от тревоги, выдохнула в трубку:

– Ната, я к Ладе приеду завтра, с утра…

– Ты можешь с работы отпроситься? Сходи, пожалуйста, мне отчет добить надо, я только к вечеру выберусь, а Лада же первый раз в больнице, боится.

– Я отпрошусь, не переживай. И с врачом поговорю.

Белые стены, жужжащие лампы-трубки, запах лекарств. Ладкина ладошка в руке – горячая. Коридоры длинные-длинные, бахилы смягчают стук каблуков. Свет ламп зеркально дробится, распадается на световых зайчиков на стальных инструментах, гладких поверхностях. Врач рассматривает снимок, хмурится… ох, как хмурится. Лада сжалась в кресле, глазенки лихорадочно блестят, пятна на щеках.

– Ну что сказать… – Стоматолог отложил снимок. – Хорошо, что настояли на осмотре, хоть кричать и не надо было, мы же не враги пациентам, можно было и спокойно решить. Острая травма, правый резец нижней челюсти – есть проблемы. У зуба отсутствует температурная реакция, не исключаю некроз пульпы. Я назначил дополнительно электроодонтометрию, надо посмотреть на реакцию. Не думаю, что травма стала причиной состояния, но лучше исключить такую вероятность. Возможно, придется удалять.

– Нет! – Саня, не отдавая себе отчета, что делает, с силой вбила ладонь в стол, сшибла карандашницу. Перехватила испуганный Ладушкин взгляд, с трудом подавила в себе панику, заговорила горячо и быстро: – Семен Павлович, нет, нельзя зуб удалять! Он же коренной, вы не понимаете…

– Я все понимаю, кроме вашей реакции, – что вы так всполошились? Конечно, удалять зуб в таком возрасте неприятно – придется несколько лет жить без него, пока челюсть сформируется окончательно и можно будет ставить имплант. Но они не так дороги, и разницы не будет заметно.

– Что хотите делайте, но не удаляйте… – Саня вдруг растеряла все слова, слезы брызнули, она умоляюще смотрела на врача. Не рассказывать же ему про мышь на печке, про цыгана… – Нельзя удалять, Лада ведь маленькая еще… – И забормотала, от стыда пряча глаза и задыхаясь от неудобства, своей мелочности. – Скажите, если надо, сколько, мы найдем… пожалуйста…

– Ну, голубушка, вы совсем распереживались, не понимаете, что несете! – Тут уже врач прихлопнул рукой по столу, бумаги прыснули в стороны. – Отведите девочку в палату, хватит истерик, иначе в больницу вас больше не пустят!

Тут он смягчился и, серьезно глядя Сане в глаза, добавил:

– Не волнуйтесь, сделаю что нужно. Что смогу.

Саня уложила Ладу, всунула влажную, пахнущую спиртом сосульку градусника ей под мышку – горячо, казалось, градусник растает. Племяшка смотрела на нее совсем по-взрослому: болезнь часто сообщает детскому наивному взгляду суровость, скорбность даже. Надо было что-то говорить, отвлекать Ладу, но Саша чувствовала, что вместе со словами и слезы пойдут – не остановишь. Горячая ладошка ухватила за запястье.