Теперь понятно, где засели стрелки, – на пригорке в деревянной часовенке, окруженной сухим бурьяном. Много таких часовен разбросано по Сибири. Эта совсем старая: крыша над входом сгнила, маковка без креста, глядишь, вот-вот сама отвалится, стены, сложенные встык из круглых бревен, немного покосились от времени, но еще держатся. А дальше, в чаще, выросли меж деревьев бугры на коже леса – поросший мхом валежник. Как могилы без крестов на церковном кладбище.

Единственное окно часовни, как бойница: что внутри происходит – не видно, зато мы с Мелким как на ладони. И ведь черт знает сколько их там.

Мелкий боится, он прижался к земле щекой и умоляюще смотрит на меня. Показываю жестами, чтобы отползал к Хлюсту. Мелкий медленно кивает и приподнимается. Чуть больше, чем нужно.

Снова гремит выстрел, и Мелкий вскрикивает в ответ. Утыкается лицом в землю. Его бьет судорога так, что фуражка сползает в желтую осеннюю листву. На гимнастерке расползается багровое пятно.

– Готов, – сипит из кустов Хлюст. Он занял самую выгодную позицию в зарослях шиповника.

Надо как-то отвлечь стрелков в часовне и посмотреть, что с Мелким, если он еще жив, то оставлять его тут нельзя, но это не так просто.

Снимаю фуражку и на стволе винтовки медленно показываю из-за дерева. Эмалированная звезда над козырьком похожа на каплю крови. Следующий выстрел разлетается эхом над окрестными болотами, фуражка остается неподвижной. Значит, не такой уж меткий этот стрелок.

Крепче сжимаю трехлинейку, как только ухает выстрел, отбрасываю фуражку в другую сторону и опрометью бросаюсь к Мелкому. Падаю рядом, запускаю руку в густую шевелюру мальчишки и прижимаюсь к его взмокшему лбу. Мелкий прерывисто дышит.

– Можете миловаться сколько влезет, голубки, – шепелявит за спиной Хлюст. – Я убираюсь отсюда.

Кусты шевелятся, видимо, Хлюст пытается отползти.

Пытаюсь крикнуть: «Стой!», но изо рта вырывается только надрывное мычание: „Ыой! Ыо-о-ой!“

– Че бухтишь?! Мелкий все равно не жилец! – шевелятся кусты.

– Ы-ы-ы! – яростно мычу я, откидываюсь на спину и навожу дуло винтовки туда, где должен быть Хлюст.

Движение в кустах затихает: секунды ползут медленно. Я напрягаюсь, капля пота сбегает за ворот гимнастерки.

– Лады, прикрою тебя, – наконец решает Хлюст.

Я знал, что так и будет, но все равно облегченно выдыхаю. У меня не дрогнет рука застрелить старика. И Хлюст это знает. Он тоже меня легко застрелит, но не сейчас. Один он отсюда не выберется – сгинет в топях.

Из шиповника высовывается рука с наганом, палец взводит курок, Хлюст водит стволом, прицеливаясь.