– Оттуда не отпустят, скорее залечат до смерти, – продолжала Галина Степановна. – Оно и правильно. Это ж надо – сына своего убить, прости господи…

Она покачала головой и погладила Барсика по пушистой голове.

– Вот скажи мне, котик, ну разве можно было при всех сказать, что у меня платок дырявый? Ну да, я понимаю, она же сумасшедшая. Ну а платок-то мой при чем? И какое ей дело до него, да? Так ведь нет же, ославила при всех. Да еще жопой обозвала. Обидно… Ну не хватает у меня пенсии на новый платок. А у нее-то, у нее их знаешь сколько? По всей комнате раскиданы… И летние, и зимние… Еще муж, наверно, покупал. И ведь она-то их и в здравом уме не носила. Все модничала. Несовременно ей было. А ведь не продавала! Ты понимаешь?

Барсик не понимал.

– А уж теперь и подавно ей не понадобятся. Сама домой не вернется. Родственников нет. Изба теперь, поди, государству отойдет. И кому теперь нужны эти ееные платки, а?

Барсик сдержанно мявкнул, как бы соглашаясь с хозяйкой и в то же время намекая ей, что он не против поесть.

– Так что вот… Я и не стала зевать. Пока все протоколом занимались, я-то один и прихватила платочек. Шерстяной, хороший… Павловопосадский, наверное. Под ватником спрятала, я же женщина фигуристая, никто и не заметил. Нехорошо, конечно, не по-божески… А нечего было при всех меня хаять! Да ведь и ты, котик, меня не осудишь, да? Не осудишь?

Барсик повел ушами, недвусмысленно косясь на пустую миску.

– Ах ты ж мой хороший, – умилилась хозяйка. – Сейчас я тебе рыбки положу. Только платок покажу, хочешь? Я его в темноте в сенках оставила, а мент этот и не заметил ничего. Сейчас.

Барсик не хотел смотреть на платок, но пришлось. Галина Степановна бережно внесла обновку в дом, развернула.

– Красивый, – благоговейно произнесла она. – Смотри какой цветастый. Пыльный только.

И она встряхнула платком прямо тут, на кухне. В воздух взметнулось плотное, буроватое с искорками облачко.

Галина Степановна от неожиданности чихнула. Кот фыркнул, с негодованием посмотрел на хозяйку и метнулся за печку.

– Зря ты взяла его, тетя Галя, – сказал кто-то прямо за спиной у хозяйки. Та стремительно обернулась и обмерла на месте, не в силах издать ни звука, чувствуя, как холодеет кровь в жилах и подкашиваются ноги.

Мертвый Андрейка Евдокимов, босоногий, завернутый в дерюгу, исколотый и распухший, стоял, прислонившись к подоконнику, и смотрел на нее грустными, бездвижными глазами.

– Это ведь не пыль – это споры. – Губы Андрейки не шевелились, и голос его звучал прямо у Галины Степановны в голове. – Такая жесть теперь начнется! Пришло твое время собирать листья…