— Жаль мне просить тебя оставаться на поверхности, — сказал он, — но преступлением было бы просить человека с твоими слабыми нервами спускаться туда. Несмотря на все тобою прочтенное и мною поведанное, ты не представляешь, что предстоит мне увидеть и сделать. Это адский труд, Картер, и мне думается, что лишь обладая каменным сердцем, может человек исполнить его и остаться в здравом уме и твердой памяти.

Я не хочу обидеть тебя — Господь свидетель, что я рад видеть тебя со мной, — но я в определенном смысле затеял это дело и не могу тащить за собой такое хрупкое создание, как ты, на смерть или безумие. Я говорю тебе: ты не представляешь, на что это похоже! Но я клянусь сообщать тебе по телефону о каждом своем шаге — видишь, провода у меня хватит до самого центра Земли и обратно!

Память моя все еще хранит спокойные его слова, а с ними — и одолевавшие меня внутренние раздоры. Отчаянно мечтал я сопровождать своего друга в его нисхождении в гробницу, но он оставался непоколебим. В конце концов он пригрозил оставить затеянное нами, если я стану упорствовать, и единственно это смогло остановить меня, ибо только Уоррен обладал ключом. Все это я помню, хотя цель наших действий остается забытой. Заручившись моим неохотным согласием, Уоррен настроил телефоны. По его кивку я взял один аппарат и присел с ним на древнее, испещренное пятнами надгробие близ отвернутой нами плиты. Мы пожали друг друг руки, Уоррен взвалил моток провода на плечо и исчез в глубинах неописуемого склепа.

Еще минуту я мог видеть свет его фонаря и слышать шорох разматываемого провода; но свет вскоре резко померк, словно каменная лестница сделала крутой поворот, и смолкли всякие звуки. Я был один, прикованный к неведомым глубинам волшебной нитью, чья изоляция отливала зеленью в ломких лучах старой луны.

При свете фонаря я постоянно поглядывал на часы и с лихорадочным беспокойством вслушивался в динамик телефона, но более четверти часа от Уоррена не поступало никаких известий. Потом телефон защелкал тихонько, и я окликнул своего друга. Но все мое лихорадочное напряжение не могло подготовить меня к тому, что я услышал. Голос, донесшийся до меня из того гиблого склепа, звучал иначе, чем я привык слышать Харлея Уоррена. Он, так спокойно оставивший меня столь недавно, теперь звал из глубины дрожащим, испуганным шепотом, более зловещим, чем любой вопль:

— Боже! Если бы ты это только видел!

Слова застряли у меня в горле. Я мог только безмолвно ждать, пока торопливый шепот не прозвучал снова:

— Картер! Это ужасно… чудовищно… невероятно!