В этот раз голос не подвел меня, и я обрушил в микрофон лавину возбужденных вопросов, повторяя раз за разом: «Уоррен! Что это? Что?».

Теперь голос моего друга, охрипший от страха, был окрашен отчаянием.

— Я не могу описать, Картер! Это слишком немыслимо… я не осмелюсь… это нельзя знать живым… Боже всевышний! Я и не думал об этом!

И снова — тишина, и только мои вопросы сливаются в неразборчивый, дрожащий поток. И напряженный, сдавленный голос Уоррена:

— Картер! Во имя всего святого, задвинь плиту на место и беги отсюда, если можешь! Скорей! Все бросай и уходи — это твой единственный шанс! Делай, как я сказал, и не проси объяснять!

Я слышал его и все же продолжал повторять свои нелепые вопросы.

Вокруг меня лежали тени и тьма и могилы, подо мною — некая угроза, непредставимая человеческому воображению. Но мой друг был в большей опасности, чем я, и страх боролся во мне с обидою: как он мог подумать, будто я брошу его в подобных обстоятельствах?

Телефон снова защелкал, и до меня донесся жалобный вскрик:

— Уматывай! Ради бога, задвинь плиту и уматывай, Картер!

Что-то в мальчишеском жаргоне моего товарища стронуло меня с места.

— Уоррен, держись! Я иду! — уверенно крикнул я в микрофон.

Но при этих словах голос моего собеседника прозвучал воплем предельного отчаяния:

— Нет! Ты не понимаешь! Слишком поздно — и я виноват сам! Задвинь плиту и беги! Теперь мне уже никто не поможет! — И снова голос его изменился, прозвучав мягче, как бы примиряясь с ужасной судьбой, и все же он звенел тревогою за меня: — Скорей, пока не поздно!

Я пытался не слушать, пытался преодолеть овладевший мною ступор, исполнить свое обещание ринуться другу на помощь… но следующие его слова застали меня еще в объятьях парализующего ужаса:

— Картер, торопись! Все бесполезно… уходи… лучше одному, чем двоим… плита…

Пауза, и снова щелчки, и тихий голос Уоррена:

— Почти кончено… не тяни… завали эту проклятую лестницу и беги… не теряй времени… прощай, Картер… прощай навеки.

И тогда шепоток моего друга перешел в крик, в вопль, исполненный векового ужаса:

— Проклятые твари — их легионы! Боже! Беги! Беги! БЕГИ!

И тишина. Не знаю, сколько нескончаемых эпох я сидел в оцепенении, сжимая телефонную трубку, и шепча, и бормоча, и взывая, и плача. Снова и снова я повторял, тихо и громко, и разборчиво, и неясно: «Уоррен! Уоррен! Ответь мне! Там ли ты?».