Иллюзионисты Жардо были предоставлены самим себе.

5

5

Свет в хрустальном айсберге под потолком залы погас, и на сцену из-за противоположных кулис вышли мужчина и женщина – оба в черном трико. При появлении двух этих людей разгоряченная вином и долгими развлечениями публика вдруг разом смолкла и замерла. Было в этом выходе, после легких и беззаботных феерий, что-то зловещее, будто посланцы самой Чумы пришли на пир.

Вошедшие остановились футах в тридцати друг от друга и на таком же расстоянии от края сцены.

Пауза, во время которой можно было услышать тяжелое дыхание публики, жаждавшей обещанного ей сюрприза, затянулась. Гнетущее напряжение, охватившее толпу, грозило уже сорваться в безразличие и недовольство, когда кисти, а затем руки загадочной пары оторвались от тела и медленно поплыли вверх. Вслед за руками изогнулись их тела и через полминуты мужчина и женщина двигались в танце, не похожем ни на один земной танец.

Шли минуты. Сидящие в зале, как завороженные, смотрели на танцующую пару.

И вдруг волнение пронеслось в толпе. У самого края сцены вспыхнуло свечение, словно это загорался воздух. Свет становился все ярче и скоро можно было уже понять, что он приобретает форму и движется, подражая движениям двух людей – мужчины и женщины, танцующим в глубине сцены. Свечение разрасталось, одновременно меняя форму. И спустя всего несколько минут уже два исполинских животных, лев и львица, танцевали перед публикой. Львица, оранжевая, искрящаяся, изящная и сильная, прыгала, точно играла сама с собой на невидимом поле. Лев, пылающий ярко-алым светом, куда более крупный, был могучим и грозным, но звериные черты его скорее вызывали безотчетный страх, чем восхищение. Гремучей тоской, роковой опасностью веяло от этого зверя, клетка для которого была бы самым надежным пристанищем! Прошло еще немного времени, и два огненных зверя стали сближаться. Теперь они играли вместе. Было заметно, что львица хочет укротить могучего зверя, своего спутника, обворожить его, отвлечь от самого себя. Помочь ему стать другим. Но лев был страшен, и много сильнее ее – и все чаще в его звериных движениях появлялась не грация танцующего, но молниеносные движения охотника…

На небольшом возвышении, недалеко от края сцены, за столиком юбилярши, Аделина Велларон сжала руку барона. Ее ногти впились в его крупную ладонь, в старую дряблую кожу, но Розельдорф, словно окаменев, не почувствовал боли.

– Господи, – не отрывая глаз от сцены, прошептала она, – я боюсь. Посмотри, как они огромны. Это не фокус. Я чувствую жар от этих чудовищ. Они убьют нас. Мы погибнем. Прошу тебя, останови их!