Отвернувшись от полотна, Лея подняла на спутника глаза:

– Давид…

– Да?

– Как часто ты вспоминал о той иллюзионистке из Пальма-Амы, о госпоже Элизабет?

– Никогда, – не сводя глаз с полотна, ответил он. И улыбнулся. – Ты же сама попросила нас об этом. Помнишь?

– Я вижу ее по ночам, – призналась Лея. – Видела все эти годы.

– По ночам – это не страшно, – сказал Давид. – Идем, я покажу тебе еще кое-что.

Когда они вошли в залу с потолком, открывавшим небо, глаза Леи потеплели. Она даже подняла руки, точно хотела коснуться редких облаков, проплывающих над Галикарнассом.

– Здорово, – прошептала она. – Точно в доме Огастиона Баратрана… Как давно все это было, Давид…

Он взял ее руку, сжал в своей.

– Ты хочешь знать, что в моем сердце? – спросила она. – Я свободна, Давид, и я хочу любить.

Помедлив, он спросил:

– И я могу поцеловать тебя так, как целовал раньше?

Она улыбнулась ему, скорее печально, чем светло, провела рукой по его щеке.

– Ты просто обязан будешь это сделать. Последнее время я думала только об этом. И желала только этого.

3

3

Окна спальни были раскрыты настежь, прохладный ветер путался в легкой занавеси. Приподнявшись на локте, Давид рассматривал долгожданную гостью. Лунный свет лежал на подушках, высеребрив черную медь волос Леи, половину обращенного к нему лица.

– В Галикарнассе не пахнет океаном, – тихо сказала она. – Мне так его не хватает. Я тоскую по Пальма-Аме, Давид. Где она осталась? В каком прошлом? Его оказалось так много за спиной!.. Как эти восемь лет я могла жить без тебя? Если бы ты знал, сколько раз я хотела просить тебя приехать. Умолять. Сколько раз собиралась приехать сама и всякий раз откладывала!

– И все же ты приехала.