Он подмигнул и повернулся к Еве спиной, чтобы она могла видеть нашитый на рванину крест; на полосы для него пошла чья-то тёмно-зелёного цвета одежда. На одной руке у Бахуса было четыре пальца, на другой – три.

Ева видела грязных женщин и детишек, которые с упорством тягловых лошадей тащили на спинах пожитки. Те, кого природа оделила ростом, поднимали вверх лица и жадно вдыхали воздух, в то время как под их подбородками клубилась густая пыль. Многие вслух молили небеса о дождике, но небо оставалось неумолимым и жалело даже ветра, который мог разогнать вонь.

Эдгар подавленно молчал. В Константинополь вела всего одна дорога, но, кажется, теперь он был готов ехать даже по бездорожью. В фургон больше никто не просился, разве что толпились у входа полные почтительности, жадные взгляды, зато то и дело приходилось брать на козлы детей, которые, устав, садились прямо посреди дороги, грозя угодить кому-нибудь под ноги, а то и под копыта Мглы.

Вокруг все говорили о войне. Предвкушали её на разные лады, Ева слушала, а потом повернулась к Эдгару.

– По-ихнему выходит, будто война – это когда приходишь, чтобы поесть и попить вдоволь. И забрать себе коней и женщин.

– Я тоже не знаю, что такое война, – вздохнул Эдгар. – Я знаю, что они не такие воины, рядом с которыми хочешь сражаться.

Подумав, он прибавил.

– Я вообще не хочу сражаться, если честно. Захочет ли гроб Господень оставаться в руках таких людей?

– Ты говоришь так, будто он может уползти, как большая ящерица.

– Если бы мог, – вздохнул Эдгар ещё раз. Настроение у него было такое, какое бывает у старика, который задумал посвятить вечер хорошим воспоминаниям за бутылкой сидра. – Но, с другой стороны, каких только чудес на свете не случается…

Армия господня принялась устраиваться на ночлег задолго до заката. Слева замаячили крыши какой-то деревеньки, и часть воинства, из тех, кто сохранил ещё немного сил, с улюлюканьем бросились в ту сторону. Остальные ковыляли следом.

– Уж не надеются ли они там встретить сарацинов, – пробормотал Эдгар, и лицо его вытянулось.

– Только евреев, мой друг, – сказал карлик. Из одного угла его рта в другой кочевала травинка. – Это бельмо на глазу добрых людей. У меня ноги слишком коротки, чтобы бегать за ними, но другие – пускай бегают. Я не возражаю.

– Мы поедем дальше, – сказал Эдгар, приставив ладонь козырьком к глазам и глядя на деревушку. Казалось, будто все жители слишком рано отправились ко сну и, приглядевшись, Ева заметила, помимо закрытых наглухо дверей, затворенные ворота. На улицах не было даже собак, не говоря уж о прочей скотине.