– И жить на проценты. – Игорь вскочил и потянулся к вешалке за курткой. – Мишка, ты сейчас где, все еще в Подольске?

– Выезжаю отсюда. Могут быть пробки, погодка сегодня не радует.

– Тогда закончим этот разговор! Двигай к дому, я тоже туда. Такси вызову, чтобы быстрее добраться. Все, что ты рассказал… Мишка, у меня нехорошее предчувствие.

– Так ты позвони Ольге сначала!

– Нет смысла, – из горла у него вырвался жалобный всхлип. – В проклятом доме телефоны не работают. Звука нет.

Старый Сиделец

Он сплел паутину и дремал в ней, не помня прошлого, не вполне осознавая настоящее, не помышляя о будущем. В Его мире время воспринималось иначе, не как река, поток, которой влечет тебя в одном направлении, а как безбрежный океан, по волнам которого в любой момент можно плыть в любую сторону.

Здесь было по-другому. Здесь все было настолько другим, что Старый Сиделец обезумел сразу же, как только Его, оглушенного вспышкой и громом, выбросило за грань привычной ему Вселенной. С годами, находясь в заточении, попав в ловушку меж двух миров, один из которых стал для него недостижим, а другой оказался столь чуждым, Он только больше сходил с ума под влиянием нарушенной физики и перерождающейся вслед за ней химии Его собственного организма.

Он изначально был иным, но еще больше менялся по мере того, как на Него воздействовала измененная среда. И, как любой чужак в новой, непривычной обстановке, Он испытывал страх. Цвета, запахи, формы новой реальности Старый Сиделец воспринимал по-своему – и каждый оттенок, всякий аромат приводили Его в ужас. А звуки – звуки чуждого мира доставляли Ему неописуемую боль.

Спасало подобие спячки, анабиоза, в который Он погружался, спрятавшись в коконе посреди разрыва меж двух реальностей. Его сны, впрочем, были так же не похожи на сны обычных людей, как и Его родной мир не походил на человеческий. Сон разума рождает чудовищ, но что за видения приходят во сне обезумевшим монстрам?.. Ему снились люди. Ему снились их сны. Старый Сиделец сотворил для Себя сеть, и нити этой паутины, большей частью незримые для человеческих глаз, опутывали весь дом, пронизывая сами стены. Во сне Он бодрствовал, в своих кошмарах Он мог наблюдать и наблюдал за тем, что происходит в стенах Его тюрьмы, а главное – Он не только чувствовал каждого, кто сюда попадал, но Его собственные чувства каким-то образом передавались живущим в доме, а их абсолютно далекие для Него мысли и эмоции, их страхи и желания становились частью Его.

Старый Сиделец никогда не знал, не имел никакого представления о том, что такое тьма и голод, в Его родном мире не существовало таких понятий, но, оказавшись здесь, Он почивал во мраке, а когда пробуждался – хотел жрать. Его одиночество и безумие передавались жителям дома. Их физические потребности – еда, испражнения, секс – становились присущи Ему.