Светлый фон

Андрей подтвердил, что следит и что доказывать будет неопровержимо.

– Возможны провокации, – озабоченно заявил здоровяк в галстуке цвета беж. – Утечка материалов и саботаж. Публика на борту соберется разномастная, потребуется быть бдительным. В случае любых, даже самых ничтожных проблем, вам надлежит немедленно обратиться к товарищу Шерстобитову. Его следует держать в курсе всех дел, вы понимаете?

Андрей обещал держать Шесть Убитых в курсе, ухо востро, голову в холоде, ноги в тепле, информацию в сейфе. На том и распрощались.

На сто двадцать членов команды пришлось полтораста пассажиров из десятка стран. «Горячая международная дружба в холодной Арктике, – писала об экспедиции „Комсомольская правда“, – на борту новейшего атомохода „Георгий Богданов“!»

Помимо Андрея и датской журналистки, за ресторанным столиком собирались канадский гидробиолог, норвежский спортсмен-сюрвайвер, японский океанограф и гренландский каякер-промысловик. Японец с эскимосом косились друг на друга со странной неприязнью, словно оба разглядывали собственные отражения в кривоватых зеркалах.

Звали гренландца Дйныгхак, имя это или фамилия, Андрею понять не удалось, а произнести без запинки получилось попытки с двадцатой. Отличался Дйныгхак большой прожорливостью, косноязычием на трех языках, включая русский, и полным отсутствием деликатности.

– Когда мужчина брать женщина, – заявил он Андрею, завороженно глядя на высокую грудь Ингрид, – бывать шибко хорошо, шибко сладко. Когда женщина брать мужчина, бывать шибко дерьмо.

 

На корме, под защитой корабельной надстройки, было безветренно и спокойно. Июльское солнце подбиралось к зениту, слепило глаза, сияло, словно надраенная солдатская пуговица на мундире, пошитом из сукна цвета медного купороса.

«Георгий Богданов», гордый двухсотметровый красавец-атомоход, напополам резал корпусом Белое море и, глотая по двадцать узлов в час, стремительно шел на северо-восток, туда, где к западу от Новосибирских островов, в тысяче метров под ледяной коркой дыбились из океанского дна первые кряжи хребта Ломоносова.

Рассеянно глядя, как лазурное небо на горизонте плашмя падает в темно-серую воду, Андрей думал о том, что нужно собраться и взять себя в руки, раз и навсегда. О том, что он расклеился, распустился, и если не положить этому конец, то до встречи с Таней останется не так уж много времени. Надо влюбиться, заставить себя влюбиться – недаром говорят, что клин вышибают клином. И не в доступную смазливую куклу, а найти кого-нибудь, о ком можно и нужно заботиться. Как о Тане.