– Господи… – Волгин попятился. Он сказал бы, что Вильчак просто сбрендил к чертям собачьим, если бы не живая тьма в резервуаре – плотная, вещественная, дышащая, как будто даже любопытствующая, зачем в ее владения пожаловали эти три жизни, три ярко горящих огня в утробной подземной черноте.

– Не думал, что вы так испугаетесь, пан доктор, – сказал поляк. Отсветы фонаря горели в его глазах холодным влажным блеском. – Вы же врач. Вы же не пугались, когда из лабораторий в ваш лазарет приносили умирать людей, изувеченных опытами с первоначальной субстанцией. Хотя тогда перед вашими глазами было куда более страшное зрелище.

– Я думал, это какие-то изуверские нацистские эксперименты… Пересадка конечностей… Испытание каких-то кислот… Шпехт говорил, они испытывают химическое оружие…

– Откуда химическое оружие в этом небольшом лагере? Здесь испытывают только апейрон, пан доктор. Испытайте и вы. Ну же, вам ведь нужны лекарства? Или я ошибся, приведя вас сюда? – Тут поляк достал пистолет, новенький, блестящий, как игрушка, «парабеллум», и направил на Волгина.

– Если струсите сейчас, я и вас обменяю на оружие, пан доктор. Мы собираемся устроить восстание, нам нужно много оружия.

– Черт возьми, Яцек! Я врач! Я лечу людей, а не убиваю их! Я не могу убить человека! Даже… даже вот такого… – Волгин глянул на связанного эсэсмана. Тот, видать, давно все понял, его вытаращенные глаза прямо-таки источали ужас, и он обделался, бедолага, от него остро воняло экскрементами.

– Пан доктор, ну что же вы? Поймите, вы не столько лечите людей, сколько обмениваете их. Обмениваете жизнь на смерть. Каждый божий день вы этим занимаетесь. Когда отдаете медсестрам на утопление младенцев. Когда отдаете Шпехту на умерщвление тех пациентов, которые, по-вашему, уже не выживут. У вас почти нет медикаментов, вы делаете операции и принимаете роды в ужасной грязи – и что же? Вашей статистике позавидует любая хорошо оснащенная клиника! Все ваши операции заканчиваются успешно. Все роды проходят великолепно, даже в самых сложных случаях вы выкручиваетесь. А все потому, что давно приносите дань апейрону…

– Откуда вы знаете про мою статистику? – едва выговорил Волгин.

– Когда имеешь дело с первоматерией и первосознанием, начинаешь узнавать многие вещи просто так, неведомо откуда. Я теперь свободно говорю на десяти языках. Отлично владею немецким оружием, которого раньше в руках никогда не держал. Да и без того про вас, пан доктор, по всему лагерю слухи ходят. Вас считают чудотворцем.

– Нет, нет! – Волгин посмотрел на свои трясущиеся руки. – Просто у меня были хорошие учителя. Просто мне всегда везло. Просто… это воля Божья…