– Ты всегда был похож на отца, – сказал Ярик из-за спины. – Такой же нос и такой же характер. Депрессняк сплошной.

– Можно подумать, ты веселый и жизнерадостный, – ответил Валерка, не оборачиваясь.

– Я помню мир, где еще не было этих тварей. А тебе сколько было? Четыре года? Весь мир от осени до осени, в страхе и неразберихе. Как ты вообще выжил?

Валерка кивнул на старика:

– Из-за них. Прятали умело… Что с мамой?

– Волосы у нее седые совсем, видел?

– Если бы ты тридцать лет жил с мыслью о том, что два твоих ребенка стали детоубийцами… Дышит хоть?

– Не уверен, – ответил Ярик. – Слушай, брат, я не знаю. Им по восемьдесят лет. Свихнулись оба совсем. Они же ни разу не выходили из дома, сколько мы приезжаем. Ты вообще помнишь?

Валерка видел их только через окно, в дрожащих бликах свечей. Когда он махал рукой, они задергивали занавески. А когда он последний раз разговаривал с матерью? Как раз лет тридцать назад, когда уезжал на «Запорожце» в Нижний, в надежде вырваться из этого ужасного места. Ага, вырвался. Как и все, кто сбегал. Некоторым повезло, они не возвращались. А Валерка будто угодил в ловушку, в какое-то проклятие, заставляющее его колесить туда-обратно раз в несколько лет. Из настоящего в прошлое.

– Так она жива, или нет?

Ярика трясло еще сильнее. Он снова засунул руки в карманы. Мотнул головой:

– Посмотри сам. Она башкой нехило так приложилась, когда я ее тащил. Зачем вообще высунулись? Ну, сидели у себя дома, как все. Нет, надо было прибежать. Видал отцовское ружье? Допотопное, блин.

Валерка подошел к матери. Она лежала в траве, лицом к небу. Веки были полуоткрыты, и под ними виднелись белки глаз. Седая совсем, действительно. Старая. На фотографии, которую Валерка возил с собой, маме было около сорока. Красивая женщина, ничего общего со старушкой, лежащей с распростертыми руками, одетой непонятно во что.

Он склонился над грудью, прислушался. Ни дыхания, ни биения сердца. Сжал и разжал кулаки.

– Зачем они совались? – бубнил Ярик. – Что им нужно-то было?

– Может, они до сих пор не верили, во что мы превратились? – спросил Валерка. – Мы же их дети.

Ярик несколько раз пожал плечами, потом пошел, спотыкаясь, к «Газельке», снова вернулся с пивом, долго пил, отфыркиваясь и сплевывая.

Валерка же разглядывал мертвое лицо матери, стараясь вызвать в себе хоть какие-то чувства. Проблема была в том, что чувств больше не существовало.

В ночной тишине отчетливо раздался стук. Из-под капота «Запорожца».

– Не нажрались, уроды, – подытожил Ярик. – Ну, заразы. Дайте в себя прийти.