Светлый фон
Комната наверху у лестницы, ее спальня: кровать у дальней стены, разномастные тумбочки по обеим сторонам изголовья, переполненные пепельницы и пустые бутылки Повсюду валяется или рассована по пластиковым корзинам одежда, как будто ее небрежно раскидывали вокруг; гладильная доска у одной стены, туалетный столик с зеркалом и платяной шкаф – у другой Губная помада и косметика, маленькие бутылочки с лаком, одеколоном и дезодорантом, баночки с мылом и порошками звякают, ударяясь друг о друга

– Ты и Бернарда знал, а что толку? – Клаудия явно понимала, что я пытаюсь припомнить прошлое и не расклеиться при этом окончательно, но я не мог определить, хотела ли она помочь или только усугубить ситуацию. – Она привела его на свой путь невинным ребенком. «Наша маленькая тайна, договорились?» То, о чем не станешь рассказывать даже лучшим друзьям, потому что тебя никто не поймет. Постепенно она соблазнила его на зло. Не правдой, а ложью и святотатством, замаскированными под любовь и доверие. Ей не нужно было делать что-то еще, что-то объяснять или рассказывать о том, кто он такой и что должен делать. Она просто повернула его в нужном направлении и отпустила, понимая, что такое начало заранее определило его судьбу – как ее ни назови, что он сам найдет дорогу дальше. Именно так она и поступила. – Клаудия посмотрела на меня с выражением, похожим на жалость. – Я навидалась девиц вроде Линды – более чем достаточно. Секс, наркотики и рок-н-ролл, а немного дьявольщины для остроты – почему бы и нет, это модно и совершенно безобидно, да? Я видела церемонии, групповые изнасилования, чтобы сломать сучек вроде нее. Отцом мог стать кто угодно – что угодно, но это не важно, потому что за всем этим стоит чистое зло. Дурам некуда деваться: еще ничего толком не понимая, они вляпываются по самые уши. А когда все кончено, остается лишь тот же улыбчивый Дьявол. К тому времени Линда не была святошей. – Она вытащила изо рта незажженную сигарету. – Но я не рассказала о ней ничего нового, правда же?

что

Постучи один раз и входи. Я закрыл глаза и вновь увидел перед собой лестницу, площадку на втором этаже и открытую дверь по правую руку; услышал, как позвякивают на столе склянки, как изголовье ударяется в стену, сотрясая всю комнату. И почувствовал тошноту, все мои внутренности скрутило, как будто кто-то сунул руку мне в кишки по самое запястье и стал перемешивать их, скручивать и дергать, превращая все в осклизлую кровавую кашу.

Постучи один раз и входи.

– Нет, – негромко ответил я. – Ничего нового.

– Мрак обожает отрицание. Разбитые и похороненные воспоминания.