– Мы оба знаем, что мы видели, Алан.
– Как я уже говорил, все может зависеть от того, кто смотрит.
– Тогда я… я не хочу этого больше видеть.
– Будем надеяться, что видеть больше нечего.
Справившись со страхом, он дал волю гневу.
– Почему мы?
– Может, он знал, что мы его выслушаем? Может быть, потому, что у нас не было другого выбора?
Демоны в наших головах затихли и медленно отступили. По стенам скользили тени.
– Я всегда думал, что вещь либо существует, либо нет. Но все не так просто, да? – Я ничего не ответил, и он добавил: – Все равно я ничего уже не помню. А если бы попытался вспомнить, то… у меня крыша бы поехала, понимаешь? Так что я и не пытаюсь. Я ничего не помню. Лады?
– Лады. – Взглядом я попытался убедить его, что все понимаю. – Как скажешь.
– Но пока я был в отключке, мне снились страшные сны. Ужасные. – Он высвободил руку из моей и устало потер висок. – Но теперь я могу спать. Все кончено.
– Да, – сказал я. – Все кончено.
* * *
У дверей пункта скорой помощи я наткнулся на Дональда. В обычной своей нервной манере он курил сигарету, стоя прямо под знаком с надписью: «
Небо растянулось над нами облачным балдахином, солнце превратилось в смутный дымный шар. Не было еще и полудня, а влажный воздух уже казался густым. Дональд заметил, что я стою рядом, весь потрепанный, как человек, переживший катастрофу. Поглядел на меня неуверенно, настороженно.
– Ненавижу больницы, – сказал он. – Я торчу здесь уже минут десять, пытаюсь убедить себя войти внутрь.
Я не нашелся, что сказать.
Он выпустил дым из ноздрей.
– Тот еще праздничек выдался в Поттерс-Коув. Сначала обваливается фабрика Бьюкенена, да так, что большая ее часть падает в океан, потом, уже очень поздно ночью – фактически, ранним утром – начинается ужасный пожар на Мостовой улице. Судя по всему, дом Бернарда сгорел дотла. От него практически ничего не осталось. Власти уверены, что это поджог. Разве не ужасно? – Дональд едва заметно улыбнулся. – Проклятые дети.