Потом дождь ударил во всю силу. Толстуха за грилем все еще смотрела в небо (она была единственной, кто не побежал), и я видела, как ее иссекло в куски потоком крепких, как сталь, иголок. Морщинистый серебристый балахон дергался туда-сюда на ее теле, словно бы из-за него дрались невидимые собаки. Она вскинула вверх руки, словно капитулируя перед наступающей армией, и я видела, как в ее ладони и предплечья впились сотни иголок, отчего толстуха стала похожа на бледно-розовый кактус.

Миссис Рустед развернулась, держа голову книзу, сделала два шага от машины, потом передумала и вернулась. Она слепо шарила и нащупала ручку дверцы. Руки ее были сплошь покрыты иголками. И спина. И шея. Изо всех сил дергала она дверцу со стороны водителя, открыла ее и стала забираться вовнутрь. Увы, успела лишь одолеть половину пути до баранки, когда взорвалось ветровое стекло, осыпав ее стеклянной крошкой. Мать Йоланды повалилась и больше не двигалась, ноги ее так и остались торчать на улице. Задняя поверхность ее округлых полных бедер покрылась густой щетиной иголок.

Йоланда спрыгнула с бампера и повернулась ко мне. Бросилась бежать к гаражу. Я слышала, как она выкрикивала мое имя. Я сделала пару шагов ей навстречу, но Темплтон ухватил меня за руку и никак ее не отпускал. Вырваться от него я не сумела и не смогла потащить его за собой наружу. Когда оглянулась, девочка моя уже упала на колени, и Йоланда… Йоланда…

Йоланда.

Дождь был недолгим. Может, восемь-десять минут, пока он стал стихать. К тому времени все вокруг было укрыто толстым слоем стекловидных осколков, засверкавших под вновь вышедшим солнцем. Окна были повыбиты по всей улице. «Тойота Приус» миссис Рустед выглядела так, будто ее в тысяче мест молоточками ударили. Йоланда лежала на коленях, касаясь лбом дороги и закрыв руками голову. На коленях там, в смутном розовом мареве. Любовь моя выглядела кучей окровавленного белья для стирки.

Последние капли дождя падали с треском и каким-то приятным звоном, словно кто-то играл на стеклянном ксилофоне. Когда грохотанье стихло вдали, его место заняли иные звуки. Кто-то орал благим матом. Завывала полицейская сирена. Бесновалась сигнализация на машинах.

Почувствовав, что Темплтон отпустил мою руку, я оглянулась, увидела его мать, стоявшую с нами в гараже и обнимавшую его рукой. Ее худощавое умное лицо застыло от шока, глаза за очками были широко раскрыты. Я оставила их, не проронив ни слова, побрела к выходу. И первое, что сделала, это напоролась на иголки и вскрикнула от боли. Подняв ногу, увидела торчавшие в подошве кроссовка булавки. Вытащила их и приостановилась, чтобы рассмотреть одну получше. Она была не из стали, а из какого-то кристалла, присмотревшись, я увидела крошечные грани, как на драгоценном камне, хотя там, где грани сходились, булавка была не толще волоса. Я попробовала переломить ее, но не смогла.