В ужасе Луис попытался отползти в сторону, насколько позволяли связанные лодыжки и запястья.

Он огляделся.

Мать - он подозревал, что это Мэдди Синклер, хотя она деградировала настолько, что сперва сложно было это понять - нигде не было видно. Как и ее дочерей, чьих имен Луис не помнил.

В воздухе пахло свежим мясом, дерьмом, мочой и рвотой. А еще присутствовал тяжелый, мускусный, звериный смрад, должно быть исходящий от самих женщин. Так могло пахнуть в загаженном дерьмом, забрызганном кровью и заваленном костями волчьем логове.

Луис лежал неподвижно минут десять, потом еще столько же, отказываясь тешить себя надеждой, что о нем забыли. Ему не может так повезти. Он ждал. Дышал. Пытался что-то придумать, пытался притвориться, что не чувствует на себе запаха женской мочи.

Что-то укусило его за лодыжку.

Луис дернулся, и грызун метнулся прочь. Крыса? Наверное. Судя по размерам, да. Он окинул взглядом подвал. Будь он антропологом, он бы оценил эту первобытную убогость. Но она ему совсем не понравилась. Кости и шкуры, человеческие останки, тела и их фрагменты, свисающие со стропил. Какой-то мешок - должно быть, человеческий желудок, чем-то фаршированный и зашитый - висел на треноге над костром.

Отвратительно, - другого слова и не подобрать.

Хотя, честно говоря, со всеми этими коробками, мешками и мусором, громоздящимся повсюду, подвал Мэдди Синклер и до этого был свинарником.

 Только представьте себе. Подвал наглой, чванливой маленькой мисс Совершенство являлся крысиным гнездом! Какие же секреты мы прячем от своих соседей.

Луис услышал какой-то звук и вздрогнул. Он ждал, что они вернутся, те окрашенные в белый цвет призраки с ожерельями из человеческих скальпов и пальцев. Ожидал, что они вернутся к своей добыче... к своему пленнику. И, возможно, на этот раз это уже не будет имитация траха от чрезмерно пылкой юной дикарки.

Возможно, это будет что-то настоящее.

Он подумал, что если Мейси действительно мертва и он последний цивилизованный человек в Гринлоне, то, возможно, будет лучше сдохнуть здесь и сейчас.

 Но умирать вот так, освежеванным и четвертованным...

Последние часы его органы чувств работали на пределе. Поэтому он стал слушать. Анализировать все звуки. Издали доносились крики ужаса, а возможно, чистой безудержной радости. Стрекот сверчков. И больше ничего. Тихая ночь. Теплая и приятная.