Похоже, мои слова взяли верх над фиксацией Куиссера: его взгляд больше не был прикован к сцене, он теперь всецело сконцентрировался на мне. Куиссер все еще был обескуражен правдой о своем наваждении, но, кажется, успокоился.

Я закурил еще одну легкую сигарету и оглядел зал – не ища чего-то или кого-то конкретно, просто наблюдая. Табачный дым, клубящийся в воздухе, стал намного гуще, янтарный свет казался на несколько оттенков темнее, а капли дождя по-прежнему стучали в черные стекла окон. Воображение перенесло меня в каюту старого корабля, застигнутого вероломной бурей и отданного во власть необузданным природным стихиям. Куиссер извинился, встал и отправился в уборную – его фигура проплыла у меня перед глазами, словно призрак в тумане.

Понятия не имею, сколько его не было. Мое внимание было полностью поглощено другими лицами в клубе и тем глубоким волнением, что они не могли скрыть, волнением не обычной, экзистенциальной природы, а вызванным странной тревогой сверхъестественного свойства. Что нас ждет? – казалось, спрашивали эти люди. Несомненно, их голоса говорили бы прямо о своих странных тревогах, но теперь выражались исключительно причудливыми двусмысленностями и каламбурами, страшась пасть жертвами такой же сверхъестественной болезни, которая натворила столько бед в разуме искусствоведа Стюарта Куиссера. Кто станет следующим? Что может человек сегодня сказать или даже подумать, не боясь последствий, не страшась реакции со стороны неких тесно связанных групп и отдельных людей? Я почти слышал, как они спрашивают в унисон: почему здесь, почему – сейчас? Они все никак не могут понять, что никаких особенных правил нет. Они никак не могут понять, несмотря на то что все они люди творческие, не лишенные воображения, что имел место случайный, бесцельный террор, который обрушился на конкретное место и в конкретном времени без особой причины. С другой стороны, им всем невдомек, что они сами могли приложить к этому руку, призвав сюда ненароком могущественное зло – уже одним тем, что им этого хотелось. Они могли желать снова и снова, чтобы сверхъестественное зло пало на них, но довольно долго ничего не происходило. А потому они прекратили желать, их старые стремления забылись, но одновременно набирали силу, очищались, превращались в мощную формулу (кто бы думал!), пока однажды не началась ужасная пора. Ведь если бы они сказали правду, эта артистическая толпа еще бы поведала о том чувстве значимости (пусть и негативного толка), не говоря уж о глубоком трепете (пусть и чрезвычайно мучительном), которые эта пора сверхъестественного зла принесла в их жизни. Да и потом – что значит жить, как не притягивать к себе бедствия и страдания каждый миг? За каждое развлечение, каждое острое ощущение – а это наша врожденная потребность даже пред лицом Апокалипсиса – жизнь бросает нам вызов, который приходится принимать. Рискуют все – даже мастера магии и искушенные в вопросах эзотерики, ибо они – самые заблудшие из нас, их слишком сильно искушали удовольствия зловещей и противоестественной природы, они, как и положено художникам и ученым, неловко влезали в саму хаотическую суть бытия.