– Я не лгу. – Эмбер повторяла это простое утверждение снова и снова – полицейским и адвокатам, и психиатрам, и психотерапевтам, и шокированным родителям – в течение целого года.

Ее собственный отец никогда не лгал, и она следовала примеру добрейшего человека, которого знала. А в самых темных местах значение имеет только доброта.

Шестьдесят девять

Шестьдесят девять

«АДСКИЙ ДОМ: ДЕВУШКУ ПОХОРОНИЛИ ПОД ВАННОЙ».

Вот она, молодая и голубоглазая, светловолосая и счастливая. Келли Хьюз. Музыкантка, набожная христианка, несомненно, девственница, поступившая в бирмингемскую консерваторию, чтобы научиться играть на скрипке, но исчезнувшая за неделю до того, как начался учебный год; предположительно, похищенная с автобусной остановки в Уэст-Бромидже в 1979 году. Никто ее больше не видел до тех пор, пока ее кости и плоть цвета запятнанного временем папируса, с безгубым и гримасничающим лицом не были извлечены из-под дешевой ванны на втором этаже дома № 82 по Эджхилл-роуд.

Задушена и завернута в полиэтилен. Но убита и спрятана не Фергалом или Драчом, потому что Хьюз умерла за двадцать семь лет до того, как Макгвайры стали королями гибели и разврата в доме № 82; равно как не погибла Келли и в грязных клешнях осужденного за насилие Артура Беннета.

Вскоре по возрасту останков Келли стало ясно, что Артур Беннет был лишь подмастерьем. А мастером был Гарольд Беннет, его отец – мужчина, убивший в этом доме семь женщин.

Эмбер закрыла глаза. Под ее веками дрожала тьма. Она встала, прежде чем дрожь обернулась падением, и подошла к окну глотнуть свежего воздуха. Потом замерла и передумала открывать окно кабинета. Вместо этого она задернула шторы.

«Слишком много. Слишком много рома. Слишком много воспоминаний, слишком много кошмаров. Слишком много всего и сразу».

Эмбер вышла из кабинета, и закрыла все это внутри.

Дом № 82 затянул ее обратно внутрь себя, выдернул из уюта назад, к темным коричневатым стенам, ближе к сокровищам, с которыми неохотно расстался после ее побега.

Дом снесли; всякий след здания, вплоть до его черного основания, уничтожили и залили цементом, вглубь и вширь. Номера 82 больше не было. Между номерами 80 и 84 находилась гладкая бетонная площадка, которую бирмингемский городской совет подметал дважды в неделю. А в середине бетонной равнины стоял простой памятник, и рядом с ним по сей день укладывали свежие цветы поверх тех приношений, что увяли и почернели.

Но дом уже три года продолжал вторую жизнь в голове Эмбер; в тихом закоулке ее воспоминаний здание № 82 по Эджхилл-роуд было перестроено, кирпичик за кирпичиком. И Эмбер только что вновь призвала дом, до сих пор полнившийся голосами, шагами, криками женщин и жестокими белыми лицами, искаженными оскалом, плюющимися, кричащими…