Нельзя пренебречь знаком. Когда мы были мальчишками, отец привел нас туда, где было место старцев, и даже при свете дня оно повергало в ужас. Гровера вывернуло наизнанку. Я единственный вернулся домой на своих ногах, вот почему это поручили мне. А Тодду тогда пришлось долго отлеживаться.

Но когда подходит срок, знак является Тодду. И я, словно раб, вынужден плясать под его дудку и всякий раз начинать все сначала, когда Тодд получит знак.

Я сморщил нос и потер лицо.

Отец говорил, от судьбы не уйдешь.

— Будем тянуть жребий, — сказал я.

Клэр подняла глаза, когда я вошел. Я пересек комнату и взял, что требовалось. Она не сводила с меня глаз. Я велел ей вернуться к чтению.

ТОДД

Джулиус принес открытую коробку из-под сигар и поставил ее на стол рядом со мной. Я сидел у окна, глядя на Гровера, который валялся на траве, словно мешок с картошкой. Красные и черные шашки лежали вперемешку, и перед началом Джулиус мне это показал. Я молча кивнул, и от мысли о том, что предстоит, у меня пересохло во рту, а руки похолодели.

Стоя рядом со мной, Джулиус закрыл коробку и встряхнул ее. Наверху было душно, и я видел, как пот стекает по его бугорчатому лбу. От него воняло. Заставляет нас содержать дом в идеальном порядке, а сам не удосужится помыться. Весь дом провонял Джулиусом.

Он отодвинул кресло, рухнул в него и поставил коробку на полку под столом, чтобы мы оба могли до нее дотянуться, но никто из нас ее не видел.

Мы буравили друг друга взглядом. Джулиус сказал: сначала разыграем очередность. Мне досталась красная. Цвет прожигал ладонь. Тот самый особый оттенок красного. Мы вернули шашки в коробку и снова ее встряхнули: вместе, вслепую. Затем положили руки на стол. Я подумал о Рут в лесу, но тут же прогнал эту мысль.

Черная.

Ты лежишь в темноте и ждешь.

Сперва тебе кажется, будто через комнату протянулась рука. Предплечье. Хотя никакая это не рука, просто похоже на руку, вот и сравниваешь. Это длится миг. Затем, спустя какое-то время, темнота и покой открываются там, где была рука. Не знаю, что видят другие, я вижу только тусклый свет. Долгое время ничего не происходит, но вдруг что-то мелькает там и тут, стремительное, словно взмах ресниц. Тут главное — не задавать вопросов, впрочем, это несложно. И постепенно в темноте проступают дворцы, пять или больше, дворцы, сотканные из света, парят в воздухе, словно клочья тумана. Сизого, как дым от сигарет, а свет белый с золотым. Дворцы свисают сверху, словно канделябры. Из ниоткуда. Мы лежим каждый в своей комнате, а после проходим сквозь стены. Думаю, женщины тоже с нами, в полном молчании скользят по нашим дворцам. Это наша красота. Мы унаследовали ее от отца, а он — от тех, кто был до него.