Вероника замолчала. Подождав немного, я спросил:

– И что ты сделала?

– Я… Я бы не назвала это моментом прозрения. Скорее, моментом меньшей неясности. Вечером во вторник я позвонила одному и второму заведующим кафедрами и выдала одну и ту же историю. В последнее время я плохо себя чувствовала – постоянно уставала, меня лихорадило, воспалились гланды, и когда, наконец, дошла до доктора, он сказал, что я подцепила мононуклеоз, и прописал постельный режим на месяц. Извинилась, что сообщала об этом так поздно; дело в том, что последние три часа я пыталась найти себе замену, но никого не нашла, и теперь не знала, что делать. Отыграла я очень убедительно. Они оба вздохнули с облегчением. До них, безусловно, уже дошли жалобы. А я предоставила основательное объяснение. Не прошло и часа, как мне нашли замену на следующие четыре недели. Следующим утром я поехала к своему терапевту и попросила срочное направление к психиатру в Олбани. Не хотела, чтобы меня увидели выходящей из офиса кого-то из местных. Мне предстояло провести в Доме последнюю ночь. Наутро я собрала вещи, села в машину и двинулась на север по автомагистрали. Как только психиатр дослушал мой рассказ – его менее отредактированную версию, – я думала, что в этот раз мне точно должны предложить госпитализацию. Если бы этого не случилось, мне бы пришлось искать мотель.

Как оказалось, я была права. Я провела шесть дней в удивительно мягкой постели, после чего заселилась в мотель в Делмаре. Не буду вдаваться в неприятные подробности. Скажу только, что получила необходимую помощь. Взяв еще недельку отпуска, я вернулась к занятиям и в конце весеннего семестра чувствовала себя намного лучше, чем в начале. Да, оценки студентов не радовали, но чего они ждали?

Ну вот, вроде и все. Трудно решить, на чем закончить свой рассказ. Всегда что-то остается за скобками. После возвращения из Олбани я убралась в доме. Даже подумывала продать его, но все документы были на имя Роджера – единственные документы, куда он меня не вписал, – и для того, чтобы переоформить его на себя, учитывая тот факт, что Роджер считается пропавшим, а не погибшим, мне пришлось бы столько всего сделать… А на это у меня не было ни сил, ни желания. Как и на то, чтобы признать Роджера умершим. Ты удивишься, если узнаешь, сколько раз мне советовали это сделать. Дело не в том, что я все еще верю, что он вернется. Просто… Я просто не собираюсь этого делать, ясно?

– Ясно.

– Я потеряла всякий интерес к литературе. Да, иногда мне приходится возвращаться к ней на занятиях, но на лекциях по английскому языку и сочинению со своими первокурсниками я все больше склоняюсь к изобразительному искусству. А еще начала писать о живописи.