Подошел к окну с другой стороны комнаты и какое-то время прислушивался.

На дворе все было тихо. Снаружи царила почти непроглядная темень, я едва мог различить силуэты коптильни и амбара, но слышал, как при малейшем ветерке гремят тарелочки из фольги на пугалах среди кукурузы.

Я так долго простоял у окна, что на носу, наверное, отпечатался рисунок сетки. Потом лег в постель, но не мог уснуть. На ум пришла строчка из стихотворения: «И помнит ночь, что позабыто днем». И, стоило мне расслабиться, как шум начался снова, на этот раз где-то далеко – едва слышное однообразное уханье. Может, конечно, совиное, но, по мне, это не было похоже ни на сову, ни на какое-то другое животное. А потом, как будто в ответ, из глубины леса донесся другой звук: высокие стоны и завывания. Не знаю, был ли это человеческий голос или крик животного, но отчего-то он напомнил мне бессловесное – в этом я точно уверен – пение. В безумном, немелодичном завывании был тот же торжественный ритм, как в гимнах, которые поют по вечерам Пороты.

Шум длился всего пару минут, но я пролежал без сна до тех пор, пока небо не начало светлеть. Возможно, следовало немного почитать, но не хотелось включать лампу.

Встал около полудня, взял полотенце и отправился в дом принимать ванну. Не увидел Сарра и Дебору снаружи и решил, что они еще на кухне, завтракают. Но в доме было пусто, только на заднем крыльце сидело несколько кошек; ферма казалась заброшенной.

Только тогда я сообразил, что сегодня воскресенье и Пороты отправились куда-то на службу. Я был уверен, что сегодня суббота.

Удивительно, как легко здесь потерять счет времени. Наверное, убраться подальше от обычной нью-йоркской нервотрепки было хорошей мыслью, но это сбивает с толку. Время от времени я чувствую себя оторванным от мира. Я так привык жить по календарю и часам.

Отмокал в ванне, пока не услышал, как по дороге подходят Пороты. Они были на какой-то ферме неподалеку от Гейзелей и нагуляли приличный аппетит. Я тоже проголодался, хотя и проспал все утро. За завтраком (яйца с толстыми кусками ветчины, жареная картошка и черничный пирог) мы заговорили о местной фауне, и я упомянул о шуме, который слышал ночью. Сарр предположил, что между шарканьем и завываниями могло и не быть связи. Под окном могла ходить собака – их здесь множество, и им нравится шастать по округе среди ночи. А завывание… тут невозможно сказать наверняка. Сарр предположил, что это могла быть сова или, куда вероятнее, козодой. Судя по всему, козодои умеют издавать самые странные звуки, причем делают это в основном ночью (у Лавкрафта они сидели под окнами умирающего и со злорадным пением уносили с собой его душу).