Хотя, возможно, как и в случае с грехопадением, вина лежит на женщине. Молодой Порот, которому не доставало отцовского наставления, судя по всему, позволяет Деборе собой командовать. Поговаривали, что впустить чужака придумала именно она.

Сейчас она стояла среди женщин у амбара и бессмысленным взглядом наблюдала за происходящим. Иорама вовсе не удивило то, что случилось с ней вчера. Он уже давно был уверен, что в кошку вселился бес; его правая рука до сих пор горела после встречи с этой тварью. Сестре Деборе следовало предвидеть вчерашнее несчастье. Может статься, оно было карой Божьей. Да, Иорам не отрицал, красоту Деборы, он восхищался ее стройной фигурой и черными глазами с поволокой, хотя и подозревал, что женщина эта способна на любое распутство.

Его собственная жена, Лотти, прежде была такой же стройной, но располнела после рождения трех сыновей. Теперь ее тело и вовсе изменилось до неузнаваемости, живот разросся до невероятных размеров и причинял ей постоянную боль. Пока Сарр заканчивал проповедь, мысли Иорама обратились к жене. Он оставил ее в гостиной Поротов; то, как ее потное, вздувшееся тело заполнило их небольшое кресло-качалку, вызвало у него смутное раздражение. Глубоко в душе шевельнулось было подозрение, что жену не следовало привозить сегодня с собой, но Стуртевант его давно подавил. Вместо этого он, как правило, лишь злился на ее женскую хрупкость, – с тремя другими детьми таких проблем не было, – и беспокоился о ее внешнем виде. Если он из-за чего и чувствовал вину, то лишь потому, что не заставил ее выйти вместе с ним наружу и стоять, как Дебора, с остальными женщинами. Они с Лотти не могли позволить себе расслабиться. Им следовало подавать пример общине.

Фрайерс рассчитывал, что после речи Порота служба подойдет к концу. Он не рассчитывал на гимны: «Синяя Галилея», «Жнец Христос» и еще больше дюжины других. Пение становилось все громче, и Фрайерсу уже начало казаться, что некоторые члены Братства вот-вот упадут в обморок от поднимающегося все выше солнца, которое выглянуло из-за низкой стены облаков и теперь сияло во всю мощь.

Ближе к концу, когда происходящее уже начало надоедать Фрайерсу, в гостиной раздался негромкий болезненный стон. Джереми покинул свой пост у окна, подошел к двери и заглянул внутрь. Беременная женщина, которую он заметил раньше, по-прежнему сидела в кресле-качалке. Она явно мучилась, обильно потела в тяжелом черном платье и, судя по виду, почти что потеряла сознание. Когда Фрайерс вошел, она подняла на него бессмысленный взгляд; в больших коровьих глазах не было ни страха, ни понимания.